Жизнь двенадцати царей. Быт и нравы высочайшего двора - Иван Брыкин Страница 27

– Где ты её понимать-то выучилась? – не сдержался я. – С малых лет в России не была.

– Так что с того? – обожгла она меня взглядом. – Всё равно я русская, до кончиков ногтей русская! Меня народ полюбит!

«Какая ты русская, когда под чужую дуду пляшешь! – хотелось мне сказать – Жизнь в России, конечно, не мёд, а бывает и горше полыни, но мы уж сами как-нибудь разберёмся, заграничных благодетелей нам не надо».

Не сказал, промолчал, однако если бы и сказал, вряд ли она одумалась бы. Хоть и любила она меня, но честолюбие у неё сильнее любви было.

* * *

В конце зимы пожаловал ко мне адмирал Грейг, что на нашей службе состоял, и привёз секретное от императрицы предписание. Там было сказано, чтобы самозванку скорее доставили в Россию, а для этого мне следует заманить оную «бродяжку» на русский корабль, где она будет незамедлительно арестована. Адмирал привёз и второе письмо от английского консула Джона Дика, в котором он писал о конфликте между русскими и английскими матросами. Консул просит меня немедленно прибыть к эскадре, дабы уладить этот конфликт.

Есть все основания полагать, что «принцесса Владимирская» поедет с вами: удобный случай, не правда ли? Питаю надежду, что императрица не ошиблась в вашем сиятельстве, – смотрит Грейг на меня испытующе.

Отпиши её величеству, что граф Орлов исполнит свой долг, – сказал я.

Наутро пришла ко мне Лизавета, весёлая, довольная: итальянцы ей с три короба наобещали, да ещё поляки масло в огонь подлили.

– Всё складывается в нашу пользу, я уже не сомневаюсь в успехе! – радуется она. – А ты что такой сумрачный, Алёшенька? – спрашивает затем. – Или вести дурные получил?

– Да не то чтобы дурные, но требующие действий, – отвечаю. – На-ка, прочти письмо от английского консула.

Прочитала она и призадумалась:

– Это знак судьбы. Дело пустяковое, но ехать тебе надо, а если так, то и мне с тобой. Всё одно к одному складывается, и астролог мне сказал, что расположение звёзд для меня как никогда благоприятное.

– Что же, пойдём навстречу судьбе, – говорю. – Ты готова?

– Я столь долго этого ждала, что давно изготовилась, – отвечает она. – Давай сегодня же и поедем.

– Ну, сегодня, так сегодня, – соглашаюсь я, – и впрямь, чего откладывать?

В Ливорно народ опять вдоль улиц выстроился, ликует при виде графа Орлова – откуда только узнали, что мы едем?.. На пристани адмирал Грейг почётным караулом нас встретил, а на «Святом великомученике Исидоре», куда мы прибыли, был дан артиллерийский салют под громовое «ура!» всей команды. Елизавету наши корабли поднятыми флагами приветствовали как царственную особу, а она на капитанском мостике стояла и милостиво улыбалась – ни дать, ни взять, императрица!..

Комендантский дом в Петропавловской крепости, в подвале которого содержалась княжна Тараканова, похищенная Алексеем Орловым и вывезенная в Россию

Затем был праздничный обед, а после начались показательные маневры; публика на берегу весьма довольна, но я вижу, как корабли в кильватерную линию выстраиваются – уходим, значит, из Ливорно! Елизавета ничего не замечает, стоит на палубе, флотом любуется, а ко мне подходит Грейг и шепчет:

– Пора, ваше сиятельство! Литвинов, гвардии капитан, нарочно из Петербурга прибыл для ареста самозванки. Вы пройдите в свою каюту, а Литвинов всё сам наилучшим образом сделает.

Ушёл я; сижу, жду, не будет ли шума какого? Нет, тишина: видать, мастер своего дела, этот Литвинов! Через какое-то время заходит ко мне Грейг, чрезвычайно довольный, и сообщает, что арест произведён, самозванка заперта в каюте.

– Однако пришлось сказать, что вы так же арестованы, но просите княжну сохранять спокойствие. Это было необходимо, что не дать ей впасть в полное отчаяние, – объясняет Грейг. – С позволения вашего сиятельства, я составил письмо от вашего имени, в котором имеются утешение и надежда для нашей принцессы.

– Весьма ты умен, адмирал, – отвечаю ему. – Действуй, как знаешь…

Ночью бес искушать меня стал. Шутка ли, знать, что Лизанька рядом со мною сейчас мучается, бедная, страдает, и каждую минуту ждёт через меня спасения! Всё доводы рассудка перед этой картиной померкли, сердце возгорелось – не счесть, сколько раз я за шпагу и пистолет хватался, чтобы идти Лизаньку освобождать! Как с собой совладал, не ведаю, но стоила мне эта ночь многих лет жизни.

С рассветом вновь пришёл ко мне Грейг:

– Ваше сиятельство, вы не только мой командир, но милостивый покровитель, от которого я столь много благодеяний получил. Позвольте на правах вашего покорного слуги дать вам совет: скоро мы прибудем в Неаполь, и вам было бы полезно сойти там на берег, дабы далее проследовать в Россию сухим путём. Всем известно, что вы плохо переносите морское плавание, и ваш уход с корабля будет воспринят как должное. Длительный же вояж по Европе пойдёт на пользу вашему сиятельству, ибо позволит забыть неприятные впечатления.

Что же, прав он был, как ни крути! Останься я на корабле, бед натворил бы или свихнулся бы!

Сошёл я в Неаполе на берег, а эскадра в море ушла. Я на пристани стоял, пока последний корабль из виду не скрылся: смотрю и представляю, как там сейчас моя Лизанька томится. Слезы у меня из глаз текут, а слуги на меня чуть не с ужасом глядят: никогда не видели, чтобы граф Орлов плакал.

* * *

В Россию я возвратился через несколько месяцев; императрица меня благосклонно приняла и поблагодарила за поимку самозванки. Сказала, что содержат княжну Тараканову хотя и в крепости, но в весьма хороших условиях: даже горничную при ней оставили.

– А если самозваная принцесса истинную правду о своём происхождении расскажет, то велю её освободить, – сказала ещё Екатерина. – Такое признание всякую опасность переворота уничтожит и сделает сию соискательницу престола просто смешной. Однако она упрямо продолжает называть себя дочерью императрицы Елизаветы и Разумовского; сходили бы вы навестить свою приятельницу, граф Алексей Григорьевич, – растолкуйте ей, что ключи от своей темницы она в собственных руках держит. «Упрямство – хуже пьянства», – в народе так говорят.

Тяжко мне было с Лизаветой в крепости встречаться, но надо было, если от этого её освобождение могло произойти. Прихожу к ней и не могу узнать: исхудала она, лицом почернела, глаза впали и лихорадочно блестят.

Завидев меня, вскочила Лизавета с постели и язвительно говорит:

– Сам граф Орлов ко мне пожаловал! Какая честь для бедной узницы!

– Ругай меня, как хочешь, Лизанька, – отвечаю, – но что сделано, то сделано. Вспомни, ведь я тебя отговаривал престола домогаться, взамен короны любовь свою предлагал.