Записки советской переводчицы. Три года в Берлинском торгпредстве. 1928-1930 - Тамара Солоневич Страница 26

Наконец, после еще двух митингов и осмотра школы на нефтяных промыслах, где англичане были поражены убогостью классов, и отсутствием на стенах каких бы то ни было учебных пособий, карт, диаграмм, и проч. — делегация села в поезд, который должен был теперь идти без задержек три дня и четыре ночи до Москвы. Еще в Баку, накануне отъезда, Горбачев позвал Софью Петровну и меня к себе в номер. Там уже сидел Слуцкий.

— Ну, товарищи переводчицы, довольно погуляли. Теперь пора и за работу.

Я недоуменно посмотрела на Софью Петровну. Но у той было, как всегда, совершенно невозмутимое выражение лица. Как я уже говорила, выдержка у Софьи Петровны была удивительная, она никогда не выходила из себя, никогда не повышала голоса и, может быть, именно это свойство так и импонировало большевикам.

— Теперь, значит, пора составлять резолюцию. Текст у нас уже выработан, надо его перевести на английский и все эти три дня посвятить тому, чтобы делегаты ознакомились как следует с текстом и чтобы во что бы ни стало резолюцию эту перед отъездом в Англию подписали. Всякие песни и разговорчики теперь надо отставить. Поняли, товарищ Солоневич?

— Почему вы это специально ко мне обращаетесь, товарищ Горбачев?

— Да потому что вы там в вашем вагоне все больше на неполитические темы разговариваете. Не для того вас посылали, чтобы развлекаться, пора и поработать. И предупреждаю, если делегаты не захотят подписать резолюции, отвечать будете вы — переводчицы.

— Но позвольте, товарищ Горбачев, сколько раз делегаты хотели именно с вами побеседовать, ведь для них мы не авторитет, а только обслуживающий персонал. А вы всегда отвечали, что у вас времени нет. Теперь же всю ответственность на нас возлагаете.

— Прошу не разговаривать. Ознакомьтесь с текстом резолюции и дайте свои дополнения.

Софья Петровна взяла одну копию текста, я — другую.

* * *

Если вам попадутся в руки советские газеты того времени, т. е. с 1925 приблизительно по 1929 год, вы прочтете в номерах, следующих за первомайскими и октябрьскими торжествами, длиннейшие резолюции то одной, то другой иностранной рабочей делегации, покидающей пределы СССР. Мне всегда было странно читать их. Текст их обычно похож, как две капли воды, на текст следующей или предыдущей делегации. Везде говорится о том, что, покидая страну победившего пролетариата, делегация уносит самые светлые впечатления о виденном и слышанном. Что условия труда, социального страхования, зарплаты, несравненно улучшились по сравнению с царским временем, что советская власть ведет русский народ к прогрессу, что постановка детских ясель, детских садов и просветительных учреждений не оставляет желать лучшего и пр. Делегаты благодарят за радушный прием и обещают рассказать в капиталистических странах всю правду о Советском Союзе.

Когда я читала эти резолюции, мне всегда приходил в голову вопрос; для чего это надо, ведь такая банальная резолюция ни на кого не действует. Но я многого не понимала. Оказывается, большевики очень хорошо учитывают самую обычную человеческую честность и на ней играют. Если тот или иной делегат подпишет свое имя на такой резолюции, он уже считает себя более или менее связанным этой подписью. У него только в исключительных случаях хватит мужества выступить у себя на родине с докладом, противоречащим, или даже совершенно опровергающим те пункты резолюции, под которыми он подписался. И на это большевики рассчитывают.

Резолюция обычно составляется в недрах Коминтерна и Профинтерна и дается ответственному руководителю делегации с собой в дорогу. Первоначально текст резолюции содержит такую массу невыносимых по своему нахальству и бахвальству пунктов, что никогда не принимается полностью ни одной делегацией. Если бы какая-нибудь делегация подписала полностью такой текст, ее наверняка не впустили бы власти обратно в ее родную страну и арестовали бы на границе, так как резолюция прославляет коммунизм, всячески хулит существующие в остальном мире виды государственного строя, от республики до монархии включительно, и содержит обещания всячески способствовать свержению государственной власти. Никакому Маккиавелли не удалось бы убедить делегатов подписать резолюцию в ее оригинальном тексте. И вот в обязанность как ответственных, так и неответственных сопроводителей делегаций вменяется обработка делегации в таком духе, чтобы она возможно меньше вычеркнула из резолюции и, Боже упаси, не внесла бы каких-либо враждебных или критических советскому строю пунктов.

Характерным, однако, для советского кабака фактом является то обстоятельство, что на эту, казалось бы, с точки зрения большевизма серьезную работу, ставятся такие вот олухи Царя Небесного, как тот же Горбачев, или такие неопытные переводчицы, как ваша покорная слуга. Ведь перед отъездом из Москвы никто ни одним словом не обмолвился передо мной, что мне предстоит, собственно говоря, политическая работа. Никто не побеспокоился ознакомиться с моими познаниями в марксизме, ленинизме и политграмоте. В теории предполагается, что всякий советский служащий должен быть вполне политически грамотным, но о том, чтобы он таковым стал, не заботится, в сущности, никто. Ибо, нельзя же принимать всерьез те кружки политграмоты, которые обычно делают вид, что функционируют при каждом советском учреждении, и на которые никто обычно не ходит, а если и ходят, то на одну лекцию из десяти. Но попробуй тот же советский служащий, в данном случае, например, я, оказаться в нужный момент политически неграмотной. Арест, тюрьме, ссылка, а иногда и расстрел — вот расплата за наивность, глупость, или ротозейство. И поэтому всякий советский служащий притворяется политически грамотным. И благо ему, если советская действительность не поставит его лоб в лоб с тяжелым испытанием.