Поражение на западе. Разгром гитлеровских войск на Западном фронте - Милтон Шульман Страница 26

Четыре дня спустя, 6 декабря, началось первое советское контрнаступление. И здесь немецкий военный гений потерпел поражение. Как признал генерал Блюментрит, удар, нанесенный под руководством Жукова, застал немцев врасплох. «Русские провели подготовку в величайшей тайне, – сказал он, – а мы были плохо информированы о ресурсах и резервах, имевшихся в Красной армии».

Неудавшийся захват Москвы стал еще одним козырем Гитлера в борьбе с Генеральным штабом. Фельдмаршал фон Браухич, возражавший против зимнего похода на восток, был уволен с поста главнокомандующего сухопутными силами вермахта, а на его место Гитлер назначил самого себя. Поскольку он назначил себя военным министром еще в первые дни своего правления, верховным главнокомандующим вермахтом после увольнения фон Бломберга, то теперь он стал единым в трех лицах. Никогда еще ни один верховный главнокомандующий не обладал такой всеобъемлющей властью, как Гитлер в декабре 1941 года. Как глава государства, военный министр, верховный главнокомандующий вооруженными силами и главнокомандующий сухопутными войсками, он теперь мог единолично объявлять войну, принимать решения о способах ее ведения, строить планы и претворять их в жизнь. Хотя эти обстоятельства безусловно укорачивали цепочку командования, Гитлеру-фюреру было довольно сложно уволить Гитлера – главнокомандующего вермахтом, если Гитлер – командующий сухопутными войсками потерпел поражение.

Однако фон Браухич был не единственным высшим офицером, несогласным со стратегией Гитлера в России зимой 1941 года. Фон Рундштедт, чья группа армий «Юг» после победы в Киеве дошла до Ростова, также испытывал раздражение:

«Выполнив свои первые задачи, то есть окружив и уничтожив силы противника к западу от Днепра, я получил следующее задание: наступать на восток и взять Майкоп и Сталинград. Мы громко смеялись над этими приказами, ибо уже пришла зима, а до названных городов было почти 700 километров. Гитлер решил, что по замерзшим дорогам мы очень быстро дойдем до Сталинграда. Одновременно мне было приказано наступать к Майкопу, так как срочно требовалась нефть; и еще я должен был очистить Крым, чтобы лишить советскую авиацию крымских аэродромов. Хотя пришлось расколоть мои войска натрое, мы, тем не менее, сумели выдвинуть танковые части на восток до самого Ростова. Это привело к тому, что я получил сильно растянутый и незащищенный левый фланг. В конце ноября Красная армия атаковала Ростов с севера и юга; поняв, что не смогу удержать город, я отдал приказ об эвакуации. Еще раньше я просил разрешения отойти с этого протяженного плацдарма к реке Миус, примерно на 100 километров к западу от Ростова. Мне разрешили, и я начал очень медленно с боями отходить. Вдруг пришел приказ фюрера: «Оставайтесь на месте, больше ни шагу назад». Я немедленно телеграфировал: «Это безумие. Во-первых, войска не смогут удержаться; во-вторых, если они не отступят, то будут уничтожены. Или отмените этот приказ, или найдите кого-нибудь другого». В ту же ночь пришел ответ фюрера: «Я удовлетворяю вашу просьбу. Пожалуйста, сдайте командование». Затем я уехал домой».

Немецкие высшие офицеры расходятся в оценке решения Гитлера остановиться в ту зиму перед Москвой. Некоторые считают его правильным, другие – нет. Если фон Браухич склонялся к тому, чтобы просто отойти на зимние квартиры, фон Лееб и фон Рундштедт предлагали отвести немецкие войска на исходные позиции в Польшу. Однако ряд офицеров, в том числе фон Бок и фон Типпельскирх, считали, что попытка отступления в середине зимы повлечет за собой катастрофические последствия. Страшный пример отступления Наполеона из Москвы показывал, что тактическое отступление на этой стадии легко может превратиться в паническое бегство. Однако все соглашались с тем, что эта незавидная ситуация не сложилась бы, если бы Гитлер (как только стало ясно, что зима преградит путь к быстрой победе) удовольствовался успехами к западу от Днепра.

До того момента война складывалась весьма удачно для вермахта: поражений было немного, победы давались малой кровью. Русская зима все это изменила. Фюрер, свято веривший в скорый триумф, не позаботился о снабжении армии, на всю зиму застрявшей в русских степях. Не заготовили достаточно зимнего обмундирования, а имевшееся не поступало на фронт из-за трудностей на шоссейных и железных дорогах. Горючее и смазочные материалы, не годившиеся для низких температур, наносили серьезный урон технике. Морозы и снега уносили десятки тысяч человеческих жизней. Военно-воздушные силы также несли огромные потери, снабжая отдельные гарнизоны, разбросанные по огромному фронту.

К весне 1942 года немецкие потери были возмещены новобранцами и новой техникой из Германии. На востоке теперь стояли 200 – 220 дивизий, хотя численность каждой сократилась со штатных 12 – 15 тысяч до 8 – 10 тысяч человек. Государства-сателлиты – Финляндия, Румыния, Венгрия и Италия – предоставили еще 65 дивизий сомнительной боеспособности. Помогал Адольфу Гитлеру, новому главнокомандующему армией, претворять в жизнь его тактические озарения начальник штаба фон Браухича генерал-полковник Франц Гальдер. Фюрер был не в восторге от своего помощника; он ему не симпатизировал и не доверял. Однако Гальдер был талантливым штабистом, и поначалу Гитлер не мог без него обойтись. В то время как фюрер, совершенно не озабоченный зимними потерями, строил грандиозные планы летнего наступления 1942 года, Гальдера все больше тревожила растущая численность советских войск.

«В первые же шесть месяцев войны с СССР мы осознали, как сильно недооценивали возможности Советского Союза, – признал Гальдер. – Из заявлений пленных старших офицеров и других источников информации стало ясно, что даже если бы мы уничтожили все войска, имевшиеся в Красной армии на начало вторжения, в распоряжении Советского государства еще остались бы колоссальные людские и материальные ресурсы. Мы сразу попытались представить себе полную картину. Сопоставив сведения, получаемые из Финляндии, Румынии, Турции и Японии, я еще в начале лета 1942 года понял, что с конца 1942 года нам придется иметь дело с гораздо более многочисленными и лучше вооруженными русскими армиями, чем до тех пор. В июне я попытался объяснить это Гитлеру, но он пришел в бешенство. Когда я познакомил его с показателями производства русских танков, он разъярился и потерял всякое сходство с разумным человеком. Не знаю, не хотел он это знать или не верил, но в любом случае обсуждать с ним подобные вопросы было совершенно невозможно. Он орал с пеной у рта, грозил мне кулаками. Ни о каком спокойном обсуждении не могло быть и речи».

В мае 1942 года, остановив советское наступление на Харьков, обезопасив свой правый фланг захватом Севастополя и разгромом остатков сопротивления в Крыму, немцы начали летнее наступление на кавказские нефтяные месторождения. С середины июня они быстро пробивали коридор между Доном и Донцом. Через шесть недель одно формирование оказалось далеко за Ростовом, более чем в 250 милях к востоку от начального рубежа, а другое добралось до Сталинграда. Однако, завоевывая огромные территории, немцы снова не смогли захватить в капкан неуловимые советские армии. «Мы продвигались так быстро потому, что русские избегали решительных действий и берегли свои войска, – говорил Гальдер. – И в это Адольф Гитлер не мог поверить».

К концу августа немецкие передовые части были уже в 450 милях восточнее Ростова в центре кавказских нефтяных месторождений. Здесь из-за нарушения движения на железной дороге немецкая бронетехника на три недели осталась без горючего. А затем, вместо того чтобы закрепить свои завоевания в этом регионе, который был главной целью, Гитлер начал бросать жадные взгляды на Сталинград. Сгорая от нетерпения, желая поскорее захватить город, Гитлер стал переводить войска с Кавказа на север. Чем ожесточеннее сражались русские за Сталинград, тем настойчивее становился Гитлер. Видимо, название города было для него неким символом. Укрепляя Сталинградский фронт, он настолько ослабил Кавказский, что вспомогательное прежде наступление превратилось в основное.