Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944 - Хассо Г. Стахов Страница 26

Йоахим Хоффман описывает в своей книге «Сталинская война на уничтожение», что уже 1 июля 1941 года в одном из призывов Центрального комитета коммунистов говорилось: «Уничтожать врага всем, чем можно и что только имеется под рукой: топором, косой, ломом, вилами, ножом». И еще: «Душить, рубить, сжигать, отравлять фашистское отродье».

При отступлении Красной Армии некоторые партийные работники оставались в зонах оккупации, замаскировавшись под крестьян или уйдя в подполье. Они должны были начать работу по созданию движения сопротивления сразу же после того, как немцы станут устраивать здесь свои зимние квартиры. 3 июля 1941 года Сталин оглашает принятый еще 29 июня призыв ЦК КПСС к «всеобщей войне по уничтожению врага». Он призывает организовывать конные и пешие партизанские отряды. Через несколько дней, как призналась арестованная русская молодая женщина, она была направлена на Валдай на курсы по подготовке партизан. С сентября повсеместно начинают работать «партизанские школы». 20 июля 1941 года генерал-майор Чечиков, командующий Северо-Западным фронтом, издает подробную инструкцию по организации и деятельности партизанских отрядов. В начале августа в немецких дивизиях вводятся первые правила борьбы с партизанами. Немцы обеспокоены тем, что партизаны начинают действовать уже и в немецкой военной форме. Похоже ли это на стихийное народное восстание, направленное в праведном гневе против захватчиков? Американские обвинители на Нюрнбергском процессе были в этом убеждены по окончании войны. Они выразили это с едва прикрытым пафосом так: «Могут ли партизаны считаться, преступниками… из-за того, что они стали ими лишь только для того, чтобы защитить себя и своих соотечественников от преступлений немцев? Нет абсолютно никаких сомнений в том, что партизанское движение возникло стихийно, главным образом из-за преступных действий со стороны немцев».

Конечно, поведение немецких оккупантов не заслуживает какой-либо похвалы. Нас не может оставить равнодушными образ простого советского гражданина, который решает в одиночку мстить из чувства гнева за причиненные мучения, рискуя быть повешенным как преступник, так как на нем нет формы и знаков принадлежности к регулярным частям. Но это описание требует дополнения. Мы знаем, что партизаны не стали дожидаться нападений на них со стороны оккупантов. Они начали взрывать, поджигать, стрелять, убивать из-за угла еще тогда, когда маршировавшие мимо них немцы вовсе не знали, что их будут использовать в навязанной им роли нации господ и мстить им за мучения, причиненные в свою очередь партизанами.

Партизанская война, одна из самых ужасных категорий любой войны, была составной частью советского способа ведения боевых действий. Еще в 1914 году Ленин написал: «Война наших дней — народная война». Традиции партизанских акций 1905 года, опыт борьбы красных партизан в тылу Белой армии Колчака и Деникина в 1918 году не были забыты. Спровоцировать оккупантов на жестокие методы в отношении безвинных людей и тем самым разрушить любое примирение и любое взаимное доверие — этот метод оправдал себя также и в 1941 году.

В одном из призывов, подпольно распространяемом в немецком тылу, говорится: «Не пропускайте ни одного немецкого эшелона, идущего на фронт. Взрывайте поезда и железнодорожное полотно. Разрушайте мосты, производственные объекты, водонапорные станции. Уничтожайте продовольственные склады. Перерезайте линии связи. Бейте фашистов любым способом!»

Железнодорожное сообщение между фронтом под Ленинградом, на Волхове, южнее озера Ильмень и тыловыми районами подвергается постоянной опасности. Солдаты в переполненных вагонах уже давно перестали удивляться опорным пунктам на железнодорожных насыпях, сплошным заборам, в которых оставлено лишь место для амбразур, наблюдательным вышкам и проволочным заграждениям. Они, правда, ругаются, когда ночью и в снежную метель им приходится спрыгивать в качестве дежурной смены при остановке поезда на рельсы в конце вагона и осматривать пространство под ним и по обе стороны от него. Но кому же хочется взлетать на воздух от взрывчатки, напиханной под переполненный вагон? Партизаны крадутся вдоль перелеска, вырубленного немцами для лучшего обзора, прячутся за зеленью деревьев или в снежных ямах. Потом они запрыгивают в вагоны.

Группы подрывников насчитывают от трех до десяти человек. Они применяют мины ударного и контактного типов, мины со спусковым взрывателем и противоднищевые мины, взрыватель которых реагирует, как только тонкий штырь будет сдвинут с места. В это время остальные партизаны открывают огонь по поезду. Немцы пускают впереди и позади локомотива пустые платформы, а перед головным вагоном устанавливают дугообразный железный наконечник, который, подобно щупальцу, обследует путь на предмет наличия противоднищевых мин. Поезда следуют со скоростью 20 км в час, чтобы держать под контролем все обозреваемое пространство. Немцы оборудуют открытые платформы пулеметами и зенитными орудиями, обложив их мешками с песком. На особо опасных участках патрулируют бронепоезда. Часовые выстреливают один за другим пулеметные диски во все подозрительное, что окружает движущийся военный транспорт. И тем не менее все больше локомотивов превращается в металлолом, ржавеет рядом с железнодорожными путями, сойдя с рельсов.

«Колеса должны мчать нас к победе!» — так написано на бортах локомотивных тендеров. Эти слова только раззадоривают партизан, которые нападают на все, что движется на колесах в их страну. Их добычей становятся отпускники, раненые, горючее, боеприпасы, военная техника, продовольствие. Насилие порождает насилие. Обе стороны сеют ужас и страх. Гессе пишет: «Осознание того, что любое проявление милосердия к партизанам может стоить жизни боевых товарищей, оказалось достаточно сильным, чтобы солдаты смогли оправдать необходимость террора». То же самое, но с противоположной позиции мог бы написать также и советский историограф.

Вопрос о том, нашли бы вообще опору и поддержку партизаны среди местного населения при гуманной оккупационной политике, может быть здесь рассмотрен лишь вскользь. В 1941 году Сталин мог опереться лишь на малую толику действительно надежных элементов: мелких крестьян, жизнь которых стала лучше прежней благодаря коллективизации, технических специалистов, работников государственной администрации и верных режиму академиков. Прочное ядро составляли члены партии и комсомольцы. Основная масса занимала выжидательную позицию. Многие уповали в начале немецкой оккупации на то, что теперь удастся без прежнего партийного нажима реализовать национальные идеи в рамках независимых республик. Лишь когда стало ясно, что не приходится ожидать ничего иного, как эксплуатации и порабощения, тогда Советский Союз превратился в «монолитный блок», о котором с восторгом вещал Сталин.

Вернер фон Бломберг, бывший военный министр и главнокомандующий вермахта, вел во время Нюрнбергского процесса до сих пор неопубликованный дневник. В нем он дает меткую оценку немецкой оккупационной политике: «Дрожь пробирает, когда… задумываешься о том, что концепции и планы Гитлера вынашивались при отсутствии знаний об окружающем мире. Наш образ мышления и поступки являлись гнусным самодовольством и были оторваны от жизни».

Гитлер пресекал любую попытку создать с восточными странами основу взаимоуважительных межчеловеческих отношений. Насколько тяжело оккупантам строить правильное взаимоуважительное отношение с теми, кто воспринимает их как врагов и готов сопротивляться любой ценой, на этот счет во всем мире и по сей день имеется достаточное количество всем известных примеров.