Мазарини - Людмила Ивонина Страница 26

Резкое ухудшение здоровья кардинала наступило 28 ноября. У него, помимо других мучений, открылся гнойный плеврит – болезнь, которую тогда было почти невозможно вылечить. Система постоянных кровопусканий, принятая тогда в среде врачей-костоправов, лишь до предела ослабила больного. Будучи в сознании, Ришелье все же пытается отдавать последние распоряжения.

Своего первого министра посещает Людовик XIII, затем его сменяют посланцы Анны Австрийской и Гастона Орлеанского. Кардинал их навеки приручил. Считается, что Ришелье рекомендует перед смертью оставить на своих постах государственных секретарей Шавиньи и Нуайе, а своим единственным преемником называет Джулио Мазарини. Слова умирающего звучали так: «У Вашего Величества есть кардинал Мазарини, я верю в его способности на службе королю».

Все же надо заметить, что Джулио, несмотря на то что достаточно выслужился перед монархом, кардиналом и своей новой родиной, не имел настолько прочных позиций, чтобы сразу по праву занять место Ришелье. Ему еще предстояло побороться.

Узнав о смерти кардинала-министра, папа Урбан VIII воскликнул: «Если существует Бог, Ришелье за все заплатит. Если Бога нет, ему повезло». Таким образом, Его Святейшество был недалек от позиций атеизма. Тогда казалось, что повезло многим – изгнанным аристократам-оппозиционерам, выступавшим против политики Ришелье, и всем остальным недовольным, кто желал занять его место подле короля, повезло державам, надеявшимся на изменение внешнеполитического курса Франции. Но это только казалось.

Едва Джулио, сидя под Седаном, узнал о новой и затяжной болезни Ришелье, он сломя голову ринулся в столицу. Затянувшаяся осада порядком ему надоела, он ел и пил одну пищу с солдатами, изрядно исхудал и заскучал. Но приказ короля есть приказ. Теперь же Мазарини почувствовал всеми фибрами своей души, что он нужен в Париже, что смертный час его патрона и благодетеля пробил.

Уже в день смерти Ришелье Людовик XIII вызвал к себе Мазарини и объявил, что назначает его главой Королевского совета. В провинции и парламенты городов было отправлено королевское уведомление, в котором говорилось: «Богу угодно было призвать к себе кардинала де Ришелье. Я принял решение сохранять и поддерживать все установления его министерства, продолжать все проекты, выработанные при его участии, как во внешних, так и во внутренних делах, не внося в них никаких изменений. Я сохранил в моем совете тех же людей, которые мне там уже служили, и призвал к себе на службу кардинала Мазарини, в способностях и верности которого я имел возможность убедиться…»

Смерть настигла Ришелье в тот момент, когда у него после стольких лет напряженной работы забрезжила впереди надежда увидеть плоды своих усилий как во внутренней, так и во внешней политике. Фактически он продолжал править и из своей могилы. Ларошфуко, прибывший в Париж сразу же после кончины великого кардинала, застал двор в кипучем волнении и все еще во власти его влияния. «Его родственники и ставленники сохраняли все дарованные им преимущества, и король, который ненавидел кардинала, не осмеливался отступить от его предначертаний…»

Джулио Мазарини обуревала целая палитра чувств. В первую очередь он испытывал уважение и благодарность к его умершему последнему «падроне». Но не слишком сожалел о его кончине – он был уже давно готов к ней. И еще он испытывал невероятное чувство радости от достигнутого величия, прибавившегося к его солидному состоянию. Как замечал д'Артаньян, «его состояние было столь колоссально, что богатства многих государей никогда даже и не приближались к нему; также никогда не существовало человека, кто бы так кичился тем постом, куда был помещен. Однако достойно удивления, как он мог сопротивляться огромному числу врагов и завистников, каких он немедленно нажил своим высокомерным поведением; но еще более удивительно… как народ, всегда любивший свободу так, как наш, мог терпеть, оказавшись жертвой его скупости».

Да, с тех пор как Джулио начал наживать состояние во Франции, он стал казаться невероятно скупым. А ведь ему только стукнуло сорок. Он был еще довольно молод, красив и любим прекрасной и величественной женщиной, а главное – обладал огромной властью.

Мазарини был очень горд всем, чего он достиг. Но он был также весьма проницателен, за плечами у него была уже до краев наполненная событиями жизнь, в которой он прекрасно разбирался. Новоиспеченный министр понимал, что его положение сейчас шатко, как и его состояние – деньги ведь имеют привычку течь сквозь пальцы. «Если я стану богатым и значительным человеком здесь, во Франции, и даже более того, я буду очень ценить это», – говорил он в свое время Шавиньи. И еще Мазарини видел, какое тяжелое наследство оставил ему покойный кардинал.

Между тем здоровье короля ухудшалось. В воздухе носились слухи, что предвиделись широкие гонения на родственников и ставленников кардинала Ришелье независимо от того, кому достанется регентство. Людовик XIII выпустил на свободу целый ряд заключенных, которых в свое время Ришелье приказал арестовать как врагов государства. Среди них были прекрасный дипломат маршал де Бассомпьер и граф де Кармен. Они сидели в Бастилии уже десять лет и вряд ли бы увидели свет, если бы Ришелье не умер. Некоторые оппозиционеры осмеливались возвращаться из заграничной ссылки. А те, кто еще испытывал страх, как госпожа де Шеврез, только подбирались поближе к Франции. Герцогиня уже выехала из Англии и поселилась в Брюсселе.

Все дела в королевстве между кончинами Ришелье и короля вершились Мазарини, Шавиньи и Нуайе, с которыми Джулио обходился пока крайне осторожно, ибо они тоже являлись ставленниками умершего кардинала. К тому же Шавиньи был сыном сюринтенданта финансов при Людовике XIII Клода де Бутилье. Любые перемены могли быть чреваты для всех троих опасностями, вплоть до ссылки или физического уничтожения. И каждый из этих троих стремился обезопасить себя от них.

Нуайе, например, внушал королеве мысль склонить находившегося на смертном одре супруга с помощью его духовника к утверждению ее единоличной регентшей. Мазарини и Шавиньи, не исключавшие внезапного выздоровления короля, приняли меры иного рода. Они предложили Людовику XIII подписать декларацию, согласно которой при королеве учреждался Непременный совет в целях ограничения ее власти регентши и недопущения к государственным делам подозрительных лиц. Какая осторожность! Король, тоже надеясь на свое выздоровление, не хотел давать на это согласия. Он по-прежнему считал свою жену шпионкой и подозревал ее в связях с герцогиней де Шеврез, а через последнюю – с испанцами. Но на сей раз Людовик ошибался.

Надо заметить, что предложение Мазарини и Шавиньи шло вразрез с интересами королевы и было выдвинуто без ее ведома. Анна, узнав об этом, могла страшно разозлиться. Но у Джулио и государственного секретаря были различные позиции.

Анна Австрийская была сильно раздражена против тех, кто в свое время помогал Ришелье ее преследовать, и среди этих людей был Шавиньи. Тот безуспешно старался добиться после смерти кардинала ее расположения. Хитрый Мазарини не упускал случая подставить Шавиньи. Мало того, что государственный секретарь мог стать его политическим соперником. Джулио его не любил потому, что Шавиньи фактически был единственным человеком, предоставившим ему помощь, видевшим его в нужде и знавшим почти все его недостатки. Мазарини не мог выносить одного вида Шавиньи, после того как достиг благополучия, но долго и тщательно скрывал это под маской благодарности. Лишь впоследствии, уже став первым министром при Анне Австрийской и основательно укрепившись, он лишит его должности государственного секретаря под тем предлогом, что кардинал Ришелье назначил Шавиньи лишь после того, как несправедливо лишил этого поста графа де Бриенна.