Штурм Грозного. Анатомия истории терцев Уцененный товар (№1) - Владимир Коломиец Страница 26

2

Но в это непростое время внешняя политика России не дремала. Правительство Годунова смело уверило султана, что мы из дружбы к нему не хотим дружиться с его врагами, и двор московский искренне желает союза с ним. Желая достичь мира, Федор решается возобновить сношения с султаном и посылает в Константинополь дворянина Нащокина требовать, чтобы Амурат, из признательности к нашему истинному дружеству, перестал подстрекать против нас дагестанцев и запретил хану, азовцам и белгородцам воевать против России.

– Ибо мы, – так писал царь к султану, а Годунов к великому визирю, – не хотим слушать императора, королей испанского и литовского, папы, шаха, которые убеждают нас вместе с ними обнажить меч на голову мусульманства.

Учтиво приняв посланника, визирь сказал:

– Царь предлагает нам дружбу, но мы поверим ей, когда он согласится отдать великому султану Астрахань и Крым. – А потом более угрожающе: – Не боимся мы ни Европы, ни Азии, потому что войско наше столь бесчисленно, что земля не может поднять его. Оно готово устремиться сухим путем на шаха, Литву и цесаря, а морем – на королей испанских и французских.

А затем спокойно:

– Хвалим вашу мудрость, что вы не пристаете к ним. А шаху султан повелит не тревожить Россию, когда царь сведет с Дона казаков своих и разрушит четыре крепости, основанные им на берегах сей реки и Терека, чтобы преграждали нам путь к Дербенту.

– Сделайте так, – снова угрожающе стал говорить визирь, – или, клянусь Богом, не только велим хану и ногаям беспрестанно воевать Россию, но и сами пойдем на Москву.

Нащокин отвечал:

– На Дону у нас крепостей нет, а казаков из тех окрестностей царь повелел выгнать. А Астрахань и Казань теперь нераздельны с Москвой.

– Вы миролюбивы? Но для чего же вступать в тесную связь с Иверией, подвластной султану.

– Связь наша с Грузией состоит в единоверии, и мы туда посылаем не войска, а священников, и дозволяем ее жителям ездить в Россию для торговли, – продолжал отвечать Нащокин и предложил визирю изъясниться более конкретно через султанского посла.

Визирь вначале уклонился.

– У нас нет такого обычая, – сказал он. – К себе допускаем послов иноземных, а своих не шлем. – Однако потом согласился.

В Москву был послан сановник, чауша Резван, с требованиями, объявленными Нащокину. Царь с ответом и дарами: лисьей шубой для Амурата, с соболями для визиря отправляет в Константинополь дворянина Исленьева.

Он обещает унять казаков и свободно пропускать турок в Дербент, Шемаху, Баку, если Амурат уймет Казы-Гирея.

– Мы велели, – писал царь Федор к султану, – основать крепости в земле Кабардинской и Шавкальской не в досаду тебе, а для безопасности жителей. Мы ничего у вас не отняли, ибо князья горские, черкесские, шавкальские наши подданные и покорились еще отцу моему Иоанну Васильевичу.

Все эти посольства не уверили султана, а скорее он и не хотел верить в нашу дружественность, поэтому он не мог благоприятствовать нашей политике и не думал содействовать успокоению России, то есть мирить хана с ней. Пока Исленьев был в Константинополе, там на троне утвердился новый султан – Магомет III. А этот, гнусный душегубец девятнадцати братьев, только и ждал благоприятного времени, чтобы объявить войну России.

Не имея успеха в намерении обуздать Крымского хана посредством Турции, Москва наконец без ее содействия достигла цели своей, обезоружив его не столько угождениями и переговорами, сколько благоразумными мерами, взятыми для защиты южных областей России. Восстановив древний Курск, который был в то время в запустении, царь основывает крепости Ливны, Кромы, Воронеж, а с конца 1593 года велит строить новые, на путях татарских от Дона к берегам Оки – Белгород, Оскол, Валуйку, и поселять их людьми ратными, стрельцами, казаками, так, чтобы разбойники ханские уже не могли легко обходить грозных для них твердынь, откуда летом непрестанно выезжали конные отряды для наблюдения.