Пионеры воздушных конвоев. Малоизвестные страницы войны - Григорий Киселев Страница 26

Вечер продолжался. Все веселились, танцевали, поднимали тосты за победу, за советский и американский народы, за дружбу и, конечно, за женщин. Когда галантный Николай провозгласил этот тост, присутствующие за столом лётчики встали и, подняв локти рук, в которых держали бокалы, до уровня плеч, выпили до дна.

Американцы, увидевшие эту картину, дружно зааплодировали, а Николай, обняв Гамова, растрогано сказал:

– Пётр, я очень рад, что ближе познакомился с тобой, я сегодня получил то, чего мне не хватало, это общение с вами. Удивительно, что вы храните традиции офицерства той, прежней армии. Мне казалось, что вы, советские русские, не такие. Наша пропаганда рассказывает о вас совсем другое.

– Пропаганда на то и пропаганда, – сказал Гамов.

– Командир, не увлекайся, – в полголоса проговорил Александр, Лена тоже укоризненно посмотрела на Петра.

– Да ладно, здесь все свои, – отмахнулся командир.

– А вот с этим я не согласен, – тихо проговорил Николай. – Не знаю, может быть, среди ваших и все свои, но у нас по-другому. Перед вашим прилётом в Фербенкс и в Ном сюда прибыла большая группа авиационных специалистов, знающих русский язык. Их задача помочь вам адаптироваться с языком и ввести вас в обстановку. Но среди них есть и такие, которые не рады тому, что Америка помогает вам в войне. Более того, я подозреваю, что их задача состоит не только в оказании помощи советским специалистам. Поэтому рекомендую не расслабляться и, как говорил ваш любимый Маркс, всё брать под сомнение.

– Спасибо, Ник, мы знаем, как должно быть.

– Со мной тоже можете быть поаккуратнее, ведь мы мало знакомы, хотя я пилот, в шпионские игры не играю и отношусь к вам как друг. Думаю, что со временем всё станет на свои места и будет ясно, кто есть кто.

– Ты зря предупреждаешь, Ник, мы тебе верим, ну, а если ошибёмся, значит, мы совершенно не разбираемся в людях.

– Давай, Петя, закончим этот неприятный разговор. Я думаю, что мы поняли друг друга и больше к этой теме возвращаться не будем.

Они пожали друг другу руки, и выпили за дружбу. В это время «сработал тормоз». Лена, посмотрев на свои часики, улыбаясь, сказала:

– О, ребята, да мы засиделись. Скоро двадцать два часа, у меня завтра тяжёлый день, да и вам, если не ошибаюсь, лететь на Чукотку, поэтому предлагаю завершить праздничный ужин и идти отдыхать.

– Может быть, ещё немного?.. – неуверенно спросил Гамов, ожидая поддержки от товарищей.

– Я думаю, что Леночка права, завтра напряжённый день, – проговорил Саша, почувствовав, как Лена, в знак благодарности, сжала его локоть.

– Да, друзья, пожалуй, на сегодня хватит, – поддержал Лену и Николай, – Но предупреждаю, в субботу встречаемся здесь, я приглашаю вас на ужин.

Они расстались как старые друзья. При взгляде со стороны никому и в голову не могло прийти, что эти люди познакомились всего несколько дней назад. Пётр проводил Лену, которая без задержки отправила его отдыхать. Когда шли к Леночкиному дому, Пётр взял девушку под руку и немного прижал к себе.

– Пётр, у меня создаётся впечатление, что вы за мной ухаживаете, – чуть отстранившись, сказала девушка.

– Да, а что в этом плохого?

– Плохого в этом то, что вы женаты и у вас есть ребёнок. А я, извините, не так воспитана, чтобы разбивать семьи или становиться «походно-полевой женой».

– Дело в том, что с весны, с тех пор, как они эвакуировались с заводом, от них нет никаких известий. Ни на одно моё письмо не пришёл ответ. Я даже посылки посылал, результат один.

– Ну что ж, когда появится результат, тогда и будем разговаривать, а пока, спасибо, что проводил.

Девушка сжала его руку выше локтя и побежала в подъезд.

Когда Лена вошла к себе в комнату, она, не включая свет, подошла к окну и отодвинула шторку. Пётр стоял, раскуривая сигарету, поглядывал на её окно, которое должно было засветиться. Она включила свет, помахала ему рукой и вновь выключила, чтобы лучше было его видеть. Пётр затоптал сигарету, махнул рукой и, резко повернувшись, зашагал прочь.

Лена с грустью смотрела на стройную фигуру лётчика, затянутую в кожаный реглан. Она вдруг почувствовала, как чтото шевельнулось в её душе и заставило по-другому посмотреть на человека, который с самого прилёта на Аляску оказывает ей знаки внимания. Это было несформировавшееся, даже неосознанное чувство, которому Лена не придала особого значения. Те дружеские отношения, которые сложились между ними, порой были не лишены иронии с её стороны и с трудом пропускали новое, ещё не изведанное чувство, зарождающееся в груди молодой девушки.

Она вздохнула и, дождавшись, когда Пётр повернул за угол, стала укладываться спать. Уже лёжа в постели, Лена вспомнила Басру, как она, неокрепшая после тифа, не помня себя от смущения, передавала с ним посылку. Потом был перелёт в Москву, его уверенность во всём, что он делал. И, наконец, первые дни жизни на Аляске. Вдруг внезапно для себя, она обнаружила, что в воспоминаниях последних месяцев её жизни почему-то всегда присутствует Гамов. Она неожиданно для себя укоризненно подумала: «Ой, Ленка! Да уж не влюбилась ли ты?» И тут же попыталась отогнать от себя эту мысль. «Да нет, с какой стати? У него семья. Вопрос должен быть закрыт. А потом, во время войны влюбляться – это неправильно». Лена закрыла глаза и попыталась уснуть, но сон всё не шёл. В полудрёме она проворочалась до утра, так и не уснув по-настоящему…

Вернувшись из клуба, Александр Сорокин с бортрадистом Васей Казаковым в ожидании командира решили попить чаю. Разжигая примус, который почему-то никак не загорался, Вася ворчал:

– Наверное, ещё не один раз придётся кочегарить эту керосинку, чтобы напоить командира горячим чаем, как ты думаешь, Пушкин?

– Думаю, что ты плохо знаешь Лену, она не будет долго держать Гамова, завтра ведь перелёт, – ответил Саша, который с полотенцем в руках направлялся в душевую. Он настолько привык к своему прозвищу, которое кочевало за ним по аэродромам с курсантской поры, что реагировал на него как на своё родное имя. В это время дверь открылась, и на пороге выросла фигура командира.