Приворотное зелье - Михаил Ульянов Страница 26

Мне, чтобы сыграть Разина, надо было понять как можно глубже замысел Шукшина, его трактовку этой противоречивой фигуры. Шукшин всегда пытался постичь душу искаженную, в злом понять правого, выйти к нравственно чистой истине. У него не было и тени умиления и заискивания перед своими героями. Он вообще не заискивал ни перед людьми, ни перед временем, и был понят людьми и нужен времени.

Я как актер решил идти от своего эмоционального ощущения этого образа и исторического времени, выпавшего на долю Степана Разина. Простой мужик, грешный, путаный, опаленный болью и состраданием к людям, он кинулся сломя голову защищать их и наводить порядок на земле русской. А как делать это, он толком не знал – и заметался в противоречиях, тупиках, ошибках. Несчастный, темный в общем-то человек. Трагично столкновение в его душе двух противоположных стихий – жестокости и жалости…

Мука мученическая играть такого Разина. И счастье редкое. Ибо это Русь, это жизнь, пусть страшная, но жизнь, а не историческая схема, сконструированная и приспособленная к требованиям времени.

Когда ты работаешь над ролью, даже когда ты только на подходе к ней, ты ни о чем другом уже думать не можешь. Ты погружаешься в этот образ, разговариваешь, соглашаешься, споришь с ним. Он постоянно с тобой, даже когда ты спишь. И неважно, дается он тебе или нет, – ты еще не знаешь этого, тебя тревожит сам характер, тема, возможность что-то очень важное для себя, не только как актера, понять и решить.

Вот так я заболел Степаном Разиным.

Сценарий написали втроем: драматург Александр Ремез, сорежиссер по спектаклю Гарий Черняховский и я.

Инсценировки, хочу попутно заметить, дело чрезвычайно сложное. В редких случаях удается перенести глубину идей, размах мысли и чувства из прозаического произведения в драму. Идет усекновение, прилаживание к сценическим условиям – все это болезненно для литературы. Мы понимали, что жизнеподобным спектакль сделать нельзя: невозможно изобразить битву или воссоздать на сцене ту самую степь, о которой так вдохновенно говорил Шукшин, и многое другое.

И тогда возникла идея решить историческую народную тему через скоморохов, которые всегда были певцами народа, голосом времени, оппозицией власти, говоря современным языком. Скоморохи стали своеобразным стержнем сюжета: то, что мы сыграли, или то, что произошло «за кадром», они «растолковывали» в своих песнях.

Музыку к спектаклю написал Валерий Гаврилин, на мой взгляд, самый талантливый из наших современных композиторов. К великой скорби, он рано ушел от нас. Музыка, то раздольная, то ритмичная, народная по своему звучанию, будоражила чувства, настраивала на нужный лад: у каждого скомороха была своя музыкальная тема. Музыка была сильной стороной спектакля.

Основной упор был сделан, конечно, на главного героя – Степана Разина. Мы постарались максимально приблизиться к шукшинской трактовке этого образа. Разин идет к добру через страдание, в котором испытывается, изламывается его душа. Дорога его к правде трудна, он взвалил на себя тяжкую ношу. Он призывает, молит, угрожает, творит расправу над врагами и с ужасом видит, что те, ради кого он поднял восстание, отходят от борьбы, предают его. К своему страшному концу он приходит один…

За каждый спектакль я терял килограмма два. Были, конечно, физические нагрузки: к примеру, по ходу действия я впрягался в телегу и тащил ее. Но, думаю, нагрузки иного рода, духовного, душевного, были потяжелее.

Константин Михайлович Симонов, посмотрев «Степана Разина», заметил: «Ну, ты уж так надрываешься, что жалко смотреть. Не сорвался бы ты». Его, видимо, поразила моя истовость. Но я не мог иначе играть эту роль, самую для меня желанную, не отдавая ей всего себя.

Алексей Баталов замечательно сказал о традициях русского актерства: «Мы, актеры русской школы, не можем существовать от роли вдалеке: вот это роль, а вот – я. Мы все, что имеем, бросаем в топку этой роли. Сжигаем себя. В этом особенно мощно проявляется именно русская школа актерства. Прекрасные актеры Запада, они как-то умеют отстраняться… Хочется сказать, ведут роль на холостом ходу: да, блестяще, технично, виртуозно, но не отдавая своего сердца. У нас же – свечой горит жизнь актерская».

Зрители приняли спектакль сдержанно. В театре тоже оказалось много не приемлющих «Степана Разина», в их числе был и Е. Р. Симонов: все-таки это не вахтанговская стезя – такая эстетика, сила страстей, неприкрытость страдания. На худсовете возникли споры, что естественно в творческом коллективе. Как естественно и то, что попытка взглянуть своими глазами на сложившиеся о чем-либо представления всегда вызывает непонимание, неприятие, протест. Но нет другого пути в театре, чем путь непрестанного поиска. И нет ничего радостней и мучительней, чем этот поиск.

…Художник и время. Сложнейшая, запутанная многими толкованиями проблема. Почему один художник понят людьми и нужен времени, а другой нет? Я затрудняюсь это объяснить. Скажу лишь, что, допустим, Шукшин и Высоцкий родились точно в то время, когда они были нужны. Их творчество отразило доминанту нашей жизни.

Я счастлив, что Василий Макарович Шукшин – мой современник. Через его творчество мне удалось что-то сказать. Услышан я, не услышан – вопрос другой. Для меня существенно было высказаться.