Северная Русь: история сурового края ХIII-ХVII вв. - Марина Черкасова Страница 26

В Заволоцкой десятине Ростовской архиепископии в 1551 г. известны пошлины, полностью совпадающие с отмеченными выше требованиями Стоглава. О выполнении их свидетельствует жалованная грамота ростовского архиепископа Ионы на новые сёла Кирилло-Белозерского монастыря 1576 г. В дальнейшем наблюдается рост венечных пошлин. Так, в 1606 г. в кирилловских вотчинах в Белозерском и Пошехонском уездах в казну Ростовского митрополита бралось: с первого брака 2 алт. 3 ден., со второго по 4 алт. 3 ден., с третьего по 6 алт. 3 ден., а в 1622 г. по 3–6–9 алт. с первого, второго и третьего брака соответственно. Другие показатели находим в жалованной уставной грамоте патриарха Филарета нижегородскому Макарьеву Желтоводскому монастырю 1628 г.: с отрока 2 алт. 3 ден., двоежёнца 4 алт. 3 ден., троежёнца 6 алт. 3 ден.

Церковь ко вторым и третьим бракам относилась неодобрительно, накладывая епитимью для второго брака на 2 года, а для третьего – на 5 лет. В повышенных пошлинах, как верно заметила Е. Н. Швейковская, угадываются своего рода штрафные санкции со стороны церкви. Для двое– и троежёнцев были предусмотрены ограничения и на таинство причастия. В строгом смысле «законом» считался первый брак, венчаемый в церкви, а при втором и третьем поп «молитвил» партнёров. Вместе с тем церковь принимала в расчёт и такие объективные (витальные) факторы человеческой жизни, как возраст (молодость) и наличие либо отсутствие детей. Отсюда шло выражение двое жёнец или троежёнец по нуже/нужде, «аще будет добре млад и детей не будет». Оно встречается и в Стоглаве, и в записных книгах поповских старост по Устюжскому уезду 1660-х гг. При общем раннем возрасте брака, установленном Стоглавом (для отроков 15 лет, а отроковиц 12 лет), и с учётом высокой смертности людей понятно, что вторые и третьи браки заключались ими отнюдь не в пожилом возрасте. Заметно неодобрительное отношение к повторным бракам и в народе. Нередко в духовных памятях мужей проскальзывает пожелание, чтобы жена после их смерти «не пошла замуж, а оставалась сидеть во вдовах, как иные добрые жены во вдовстве живут».

Интересны данные о возрасте людей при повторных браках. Например, в записи о втором браке Андрея Иванова с третьебрачной Авдотьей Ивановой уточняется, «чтоб она была меньши 40 лет». Аналогичная реплика – и в отношении мужчин в городе, вступающих в третий брак «по нужде, что они в молодых летех» (25–30, но не старше 40 лет). Такими были возрастные ограничения третьих браков для мужчин и женщин. Аналогично и для крестьян в сельском приходе: в вол. Варже богословскому священнику Георгию поповский заказчик предписал «молитвить третьим браком Максима Семёнова, чтоб он сорока лет был менши, со вдовою вторым браком». Что и было выполнено, а пошлин взято 9 алт. Третьебрачного Ивана Фёдорова дмитриевский поп венчал «по нужде, что он лет в пол-третьятцать (то есть 25 лет), з девкою…», при этом размер пошлины – 9 алт. – соответствовал как раз третьему браку. Такой же случай известен и по другому приходу города: прокопьевский поп Василий молитвил третьим браком Пантелея Евдокимова «по нужде, что он 25 лет» со второбрачною вдовою (пошлин было взято 9 алт.). Примеров третьего брака «по нужде» в возрасте 25 лет в записных книгах обнаружено несколько.

Во фразе о заключении вторых и третьих браков «по нужде, аще будет млад» можно видеть влияние Стоглава, понимание представителями низового аппарата митрополии необходимости брака, семейной жизни для людей с учётом их молодого ещё возраста и как отвращение от распутной жизни. Нет отличий и в сельских приходах: в устюжской вол. Шомоксе богородицкий поп «молитвил третьим браком Фёдора Фомина по нужде, что он в молодых летех, 30 лет, со вдовою вторым браком Еленою Петровой. Пошлин 9 алт.». Браки обычно заключались между людьми одной волости и одного прихода, значительно реже указывалось, что невеста – из другой волости, что свидетельствует о замкнутости локального крестьянского (да и городского) сообщества. Брак здесь обычно не являлся фактором социальной (вертикальной) и территориальной (горизонтальной) мобильности.

По восьми записным книгам спасского попа Ивана Мезенца (Иродионова) из вол. Красный Бор в Двинской трети Устюжского уезда были систематизированы записи о браках за 1661–1666 гг. Из почти двухсот записей 79 % касалось заключения браков (первых, вторых или третьих); 7,8 % – похорон; 6,7 % – рождения внебрачных детей. Остальные пошлины имели отношение к церковно– и священнослужителям: 3,1 % – перехожие; 2,6 % – ставленные и одна наказная память (0,5 %). Структура брачности здесь в 1660-х гг. выглядит так: более всего (73 %) обвенчано отроков с отроковицами. На втором месте (11,8 %) – браки вдовцов со вдовами «второбрачными»; 8,5 % – повторные браки мужчин с девицами и 4,6 % – отроков со вдовами «второбрачными». Отмечено только два случая третьего брака мужчины со вдовой «второбрачной» (1,3 %) и один случай второго брака мужчины со вдовой «третьебрачной» (0,6 %). Эти соотношения примерно совпадают со структурой брачности, выведенной для городских и сельских приходов по годовой книге от 3 апреля 1665 по 18 февраля 1666 г., охватывающей все четыре мясоеда.

Структура брачности у горожан и крестьян в 1665/66 г. (г. Устюг и его округа)

Источник: ГАВО. Ф. 1260. Оп. 3. Кн. 228.

Мы видим, что наибольший пик в заключении браков приходился на Рождественский мясоед (январь-февраль) – 170 (или 63,9 %). И это с учётом почти одинаковой продолжительности мясоедов – по 2 мес. (за исключением лишь Успенского, записи по которому в кн. 228 идут с 19 августа по 14 ноября), когда заключалось по 29–33 брака. Наиболее активной группой в создании новых семей являлась городская и сельская молодёжь («венчать отрока с девкой») – в абс. 212, или 79,6 %. Далее шли повторные браки обоих супругов (как и в Красноборской волости) -38 (или 14,2 %). В 11 случаях отроковиц венчали со второ– и третьебрачными мужчинами (4,1 %). Наименее распространены были браки вдов с отроками – 5 (1,8 %).

В отношении сезонных колебаний брачности отметим, что в приходных книгах Вологодской архиерейской кафедры середины XVII в. январь-февраль также были временем наибольшего числа венчаний как в городе (до 72 %), так и в деревне (до 48 %). Обилие зимних свадеб показывает связь церковного календаря, ритмов народного труда и демографических событий (так считает крупный современный историк Б. Н. Миронов).