Охота на императора - Рудольф Баландин Страница 26

«1. Мы требуем полного прекращения всяких преследований за выражение каких бы то ни было убеждений как словесно, так печатно.

2. Мы требуем полного уничтожения всякого административного произвола и полной ненаказуемости за поступки какого бы то ни было характера иначе, как по свободному приговору народного суда присяжных.

3. Мы требуем полной амнистии всех политических преступников без различия категорий и национальностей, – что логически вытекает из первых двух требований…

Большего мы от вас не требуем, потому что большее вы дать не в силах. Это большее в руках буржуазии, у которой мы и вырвем ее вместе с жизнью. Но это уже наши счеты. Не мешайтесь в них. Точно так же и мы мешаться не станем в ваши домашние дела…

Цель нашего заявления – выяснить живой части русского общества, нашим молодым друзьям в разных концах России и нашим иноземным товарищам по делу и убеждениям как причины, так и истинный смысл фактов, подобных совершенному 4-го августа…

Что же касается до правительства, то пусть поступает, как ему угодно. Мы ко всему готовы».

В этой статье нет даже намека на возможность, а тем более необходимость покушения на императора. Напротив, он остается, можно сказать, над схваткой революционеров с главным врагом – буржуазией.

В отличие от Сергея Кравчинского, своей рукой нанесшего смертельный удар человеку, Николай Морозов, теоретик терроризма, в марте 1879 года опубликовал листок с изложением более жесткой позиции экстремистской части организации «Земля и воля». Он писал:

«Политическое убийство – это прежде всего акт мести…

Политическое убийство – это единственное средство самозащиты при настоящих условиях и одно из лучших агитационных приемов. Нанося удар в самый центр правительственной организации, оно со страшной силой заставляет содрогаться всю систему. Как электрическим шоком, мгновенно разносится этот удар по всему государству и производит неурядицу во всех его функциях…

Политическое убийство – это осуществление революции в настоящем… Вот почему 3–4 удачных политических убийства заставят наше правительство вводить военные законы, увеличивать жандармские дивизионы, расставлять казаков по улицам, назначать урядников по деревням…

Вот почему мы признаем политические убийства за одно из главных средств борьбы с деспотизмом».

Здесь уже проглядывает принцип «чем хуже, тем лучше», заставляя вновь вспомнить идеи Сергея Нечаева. Под деспотизмом, по-видимому, следует понимать самодержавие. А в таком случае, убийство царя-самодержца должно быть самым сильным ударом по существующей государственной системе.

Так, собственно, и произошло. Главной целью террористов стал Александр II – даже не злоупотребления правительства и, конечно же, не буржуазия.

В 1880 году Николай Морозов для очередной своей статьи о пользе и величии политического террора в качестве эпиграфа предпослал высказывание Робеспьера: «Право казнить тирана совершенно тождественно с правом низложить его. Как то, так и другое производится совершенно одинаково, без всяких судебных формальностей… С точки зрения свободы нет личности более подлой, с точки зрения человечности нет человека более виновного».

Под таким тираном русский террорист подразумевал императора России. Это звучало как оправдание покушений и последующего его убийства. Морозов писал: «Глава реакции и руководитель преследований, царь, делается мишенью для революционеров и против него направляются почти все попытки». По словам Морозова, в террористической борьбе «небольшая горсть людей является выразителем борьбы целого народа и торжествует над миллионами врагов».

Такова романтическая фантазия революционера-террориста, показывающая не силу, а слабость его идеологии. В чем тут выражается борьба целого народа? Русский народ в ту пору по поводу цареубийства даже не безмолвствовал, а был в массе своей категорически против. И что означает торжество над миллионами врагов? Скажем, убийство шефа жандармов – не торжество над полицейскими, жандармами.

Даже у мирных революционеров, пропагандирующих идеи социализма, не было надежной опоры в народе. Так что остается учесть, что писал вдохновенные строки о «террористической революции» молодой человек 26-ти лет, жизненный опыт которого был ограничен двумя годами учебы в университете, «хождением в народ» (безуспешным) и деятельностью профессионального революционера. Он сам позже признавался: «На меня более всего повлияла романтическая обстановка, полная таинственного».