Опасный замок (сборник) - Вальтер Скотт Страница 26

– Так как, по-видимому, вам известна тайна этого арестанта, то вы и должны открыть ее способом, каким заблагорассудится. Если этот человек или сын его имеют основания жаловаться на напрасное насилие, обязанность моя будет вознаградить их, в чем я не предвижу затруднений.

Бертрам пристально взглянул на губернатора, но не увидел по его лицу, что тот знает в чем дело: бросив же взгляд на сэра Аймера, он тотчас заметил особенное выражение, и они оба переглянулись.

– Вам известна моя тайна? – спросил он, – и вы знаете, кто скрывается под именем Августина?

Сэр Аймер сделал утвердительный знак, и губернатор в смущении посмотрел поочередно на того и на другого.

– Сэр Аймер! – воскликнул он, – во имя рыцарского звания, христианства и чести, я прошу вас объяснить мне эту тайну. Может быть, вы имеете справедливые поводы жаловаться на меня, тогда я готов дать вам удовлетворение, подобающее рыцарю.

– Я умоляю этого рыцаря, – прибавил с живостью менестрель, – во имя его священных обетов, не открывать никакой тайны о почтенной и отважной особе, если он не имеет доказательства, что действует с ее согласия.

– Это письмо рассеет ваши сомнения, – отвечал сэр Аймер, подавая бумагу менестрелю, – а что касается вас, сэр Джон Уолтон, то я не только далек от того, чтобы сердиться на вас, но даже готов совершенно позабыть нашу размолвку, так как она произошла вследствие недоразумения. И вы не сердитесь, любезнейший сэр Джон, если я скажу, что принимаю большое участие в том огорчении, какое причинит вам чтение этого письма. Этот верный менестрель увидит, что без затруднения может открыть вам тайну, которую без этого, конечно, хранил бы нерушимо.

И сэр Аймер подал Уолтону бумажку, на которой написал еще в монастыре разъяснения тайны, и едва губернатор прочел в ней заветное имя, как его громко повторил Бертрам, передавая сэру Уолтону письмо, врученное ему Аймером.

Губернатор страшно побледнел, узнав с величайшим изумлением, что дама его сердца, к которой, кроме любви он питал еще и глубокую признательность за ее лестный для него выбор, была та самая, которой он угрожал насилием и подвергал таким строгостям и оскорблениям, каким не подверг бы добровольно и последнюю из представительниц ее пола.

Однако сэр Джон, по-видимому, не подозревал сперва всех последствий этих ошибок. Он взял письмо из рук менестреля, и, по мере того как он читал эти строчки, лицо его принимало выражение все большего отчаяния.

– Бога ради, сэр Джон, – сказал Валенс, – будьте мужественны и стойко переносите эти неожиданные обстоятельства. Я верю, что они не могут повлечь гибельных последствий, которых умный человек не сумел бы предотвратить. Но я полагаю, будет справедливым немедленно освободить этого менестреля. Я попрошу его, из любви к госпоже, остаться нашим гостем до тех пор, пока леди Августа Беркли не окажет нам такой же чести, и помочь нам отыскать место, куда она скрылась. Добрый менестрель, – прибавил он, – вы слышите меня? Я полагаю, вы не удивитесь, когда, оказывая вам всевозможные знаки уважения, вас удержат еще несколько дней в замке.

– Я должен повиноваться, потому что вы имеете силу…

– Надеюсь, – продолжал Валенс, – когда вы отыщете вашу госпожу, мы может рассчитывать на ваше ходатайство, чтобы она простила нас…

– Одно слово, – сказал сэр Джон Уолтон. – Я подарю тебе золотую цепь, довольно тяжелую, в доказательство моего сожаления о том, что я подверг тебя таким жестокостям.

– Ну и довольно, сэр Джон, – сказал Валенс. – Не будем давать других обещаний, пока не представим доброму менестрелю какой-нибудь гарантии в их исполнении. Пойдемте со мной, и я вам сообщу другие известия, очень важные для вас.

И он увел губернатора из тюрьмы, послав немедленно за старым рыцарем Филиппом Монтенаем, исполняющим обязанности замкового маршала. Старику тотчас же отдано было приказание освободить менестреля и обращаться с ним со всевозможной вежливостью, не позволяя, однако, отлучаться из замка без надежного провожатого.

– Теперь, сэр Джон Уолтон, – сказал Валенс, – мне кажется довольно неучтивым с вашей стороны не пригласить меня завтракать, когда я всю ночь занимался вашими делами; стакан мускатного вина, я думаю, будет достаточным предисловием к нашему солидному разговору.

– Вы знаете, – отвечал Уолтон, – что вы имеете право распоряжаться у меня как дома, с тем только условием, что вы немедленно сообщите мне все, что знаете, о желаниях дамы, которую мы так сильно оскорбили; я, увы, остаюсь без надежды на прощение.

– Надеюсь, вы можете быть уверены, – сказал Валенс, – что добрая леди не сердится на меня, потому что заявляет об этом. Выражения ее ясны, вот, прочтите сами: «Я прощаю ему ошибку, в которую он впал по моей вине; я всегда встречусь с ним с удовольствием, как со старым знакомым, а роль, которую он играл в последние дни, сочту за шутку». Вот что она подтверждает в письме.

– Да, – ответил сэр Джон, – вы разве не видите, что я исключен из этой амнистии? Вот фраза, – и сэр Джон взял дрожащими руками письмо у приятеля, – «С этих пор должны окончиться все отношения между вами и мнимым Августином». Объясните мне, какой смысл могут иметь эти слова, если не заключают в себе совершенного разрыва, – одним словом, полного уничтожения надежд сэра Джона Уолтона.

– Вы немного старше меня, сэр рыцарь, – отвечал Валенс, – и я сознаюсь, что вы опытнее меня, но продолжаю утверждать, что нельзя понимать это письмо в буквальном смысле. Э, полно унывать. Однако вот мускат и завтрак. Вы не желаете?

– Будет с меня.

– Ах, перестаньте. Знаете что? Мое мнение такого рода: настоящий отказ дается не таким образом. Я советую вам попросить ее руки, даже вопреки ее приказанию; но для этого нужно открыть ее убежище, чего я сделать, увы, не в состоянии.

– Боже! Что вы говорите? – воскликнул губернатор, начинавший только понимать весь объем своего несчастья. – Когда она убежала? И с какой спутницей?

– Она, я думаю, ушла, – отвечал Валенс, – отыскивать возлюбленного, более предприимчивого, нежели тот, который в одном нахмуренном виде уже готов видеть смертельный удар для своих надежд. Может быть, она ищет Дугласа Черного или другого героя, чтобы отдать свои имения и красоту в награду за добродетель и отвагу, которые предполагала прежде найти в сэре Джоне Уолтоне. Но, говоря серьезно, вокруг нас совершаются события очень странные. Прошлой ночью, проездом в монастырь, я видел достаточно, чтоб не верить в окружающее спокойствие. Я к вам послал старого могильщика из церкви Дугласа, которого велел арестовать. Я его нашел весьма упорным в некоторых вопросах. Но мы об этом поговорим в другой раз. Бегство этой дамы немало прибавляет к затруднениям, которыми мы окружены в этом проклятом замке.

– Аймер де Валенс, – сказал Уолтон торжественно и энергично, – замок Дуглас будет защищаться, как мы и доселе защищали его с помощью Божьей, и на его башне так же будет развеваться знамя святого Георгия. Что бы ни было со мной в жизни, но я умру верным Августе Беркли, даже если и не буду более избранным ее рыцарем. Есть монастыри, пустыни…