Прорыв начать на рассвете - Сергей Михеенков Страница 26

Германский солдат и германское руководство питает уважение к мужеству окружённой 33-й армии и подчинённым ей 113-й, 160-й и 338-й стрелковым дивизиям.

Эта армия храбро сражается. Она была окружена с начала февраля благодаря тому, что Советское правительство не сумело оценить значения германской военной мощи. Все попытки вашей армии прорвать образовавшееся вокруг неё кольцо оказались безрезультатными. Они только вызвали огромные жертвы. Также и в будущем этим трём храбрым дивизиям не удастся прорвать германские линии. Эта армия ждёт своего избавления от 43-й армии и остатков 33-й армии, которые, придя с востока, должны прорвать немецкие линии у рек Угры и Вори.

Попытки к этому уже потерпели неудачу и принесли много лишних жертв.

Так и в будущем они потерпят неудачу. Три дивизии и один полк 9-й гвардейской дивизии окружены с начала февраля.

Скудное питание для себя эти дивизии могли брать только из деревни.

Германскому командованию известно, что в рядах вашей армии свирепствует голодный тиф, число заболевших тифом уже велико и оно увеличивается с каждым днём. Кроме того, и раненые имеют за собой плохой уход. Этим самым боевая сила армии с каждым днём слабеет.

239-я стрелковая дивизия, ранее принадлежавшая к 33-й армии, была окружена южнее Вязьмы и затем уничтожена.

Командир её, полковник Андрусенко, отклонил почётную капитуляцию. В благодарность за это руководство Красной Армии отдало его под суд военного трибунала.

Наверное, этот храбрый солдат, который до последней возможности боролся за безнадёжное дело, уже расстрелян.

Командиры 33-й армии, – это также будет и Вашей участью, потому что полное уничтожение истощённых и больных дивизий – есть только вопрос времени.

Германский солдат считает недостойным солдата делом бороться с безоружным противником.

Генерал Ефремов!

Командиры!

Подумайте о своей судьбе. Опасная заразная болезнь свирепствует в армии. Голод опустошает ряды солдат изнутри. Эта ваша армия идёт навстречу своему уничтожению. Ничто, никакие ваши усилия не смогут предотвратить Вас от неизбежной гибели.

В благодарность за Вашу храбрость Вам будет устроен военный трибунал. Германское верховное командование армии, которая держит Вас в окружении, предлагает Вам сдаться.

Жизнь всех командиров и красноармейцев будет гарантирована.

Германский солдат не убивает пленных. Это ложь.

Раненые и больные получат немедленную помощь.

До 18-ти часов 3-го апреля 1942 года мы будем ждать Ваших посредников для переговоров.

Они должны идти по дороге от Горбы к Красной Татарке или к Лосьмино. Идти только днём, махая белым флагом».

Чтение текста ультиматума было закончено. В штабной избе повисла тягостная тишина.

– Ну, что скажете, товарищи? – спросил командарм офицеров.

Все продолжали молчать. Каждый из них давно уже понимал, что дни группировки сочтены. Все ждали приказа на выход. Глядя на карты, видели, как стремительно сокращается территория, занимаемая войсками их армии и соседних группировок. И, конечно же, предполагали, что рано или поздно наступит тот день, когда противник предложит им сложить оружие. И внутренне каждый из них был готов к этой минуте. Но когда она наступила, когда прозвучали слова из письма, сброшенного с немецкого самолёта, и когда это письмо, написанное противником, стало такой же реальностью, как скудная сутодача продуктового пайка, как сотни тифозных больных, как невозможность устоять против танковых атак с одними только гранатами и бутылками с горючей смесью, – вот тут и наступила та минута, когда и мужество самых стойких могло быть поколеблено.

Взгляд командарма стал тяжёлым. Он остановился на командующем артиллерией генерал-майоре Офросимове.

– Ну, Пётр Николаевич, что скажет артиллерия?

– Артиллерия-то скажет. И цели разведка уже определила. Только вот снарядов маловато. Вы же знаете…

– Знаю. И если цели определены, то ни одного снаряда не должно пропасть в поле. Это и будем считать ответом на ультиматум. А больше нам, товарищи, сказать противнику нечего.

Тотчас же в штаб фронта ушла шифровка:

«1. Германское командование сбросило к нам письмо на моё имя предложением о капитуляции войск со сроком переговоров 3.04.42 г.

2. Прошу покрепче продолбить район с врагом: Лосьмино, Кр. Татарки, Стар. Греково, Кошелево, Ломовка, Ежевицы, Бесово, Мелихово».

Жуков, получив телефонограмму Ефремова, тут же связался с командующим авиацией фронта генералом Худяковым.

– Вот что, – сказал он коротко, – направляю тебе шифровку Ефремова. Всю авиацию бросить на указанные пункты. Всю! До последнего самолёта! На Болдино не работать. Всё.

После массированных авианалётов фронтовой авиации немцы приводили себя в порядок несколько дней. Это дало некоторую передышку запертым в «котле». Но избавления не принесло.

Приказа на выход всё ещё не поступало. В очередном телефонном разговоре с Жуковым командарм сказал:

– Бойцы истощены до крайности. То, что вы посылаете самолётами, как вы и сами понимаете, не может решить проблемы обеспечения тридцать третьей даже частично. Прошу разрешения на прорыв.

– Потерпите, – сказал Жуков. – Потерпите ещё немного.

– Ещё немного – это день, два или три? Через несколько дней мне некого будет выводить. Кто ответит за погубленные дивизии?

И тут Жуков взорвался. Ефремов ответил тем же. И с минуту их телефонный разговор был наполнен тяжёлыми словами и весьма сложными выражениями. И вдруг оба замолчали. Рядом со штабной избой разорвался снаряд. Немцы начинали очередную артподготовку. И, видимо, этот шумовой фон подействовал на Жукова.

– Что там у вас? – уже спокойным тоном спросил комфронта.

– Немцы начинают артподготовку. Через пятнадцать-двадцать минут начнут танковую атаку.

– Приказ на выход получите со дня на день, – после короткой паузы сказал Жуков. – Всё.

7 апреля на полевом аэродроме Дмитровка в трёх километрах севернее села Дрожжина, где в то время находилась оперативная группа штаба 33-й армии, приземлился последний самолёт. Уже и ночью не подмораживало, и лёгкий По-2, со второго захода, наконец коснулся колёсами серой ленты взлётной полосы и, разбрасывая грязь, вихляя фюзеляжем, затормозил у самой дороги, едва не опрокинувшись в кювет.

На краю взлётной полосы стояла группа офицеров. Лётчик, старший лейтенант, сполз с крыла на землю, подошёл к ожидавшим его и, обращаясь к командарму, доложил:

– Товарищ генерал-лейтенант, имею приказ товарища Сталина. Приказ передан мне со слов командующего фронтом: доставить вас на аэродром Мятлево.

– Передайте мой ответ товарищу Сталину и товарищу Жукову: я со своими солдатами сюда пришёл, с ними и выходить буду. С вами полетит полковник Киносян. – Командарм повернулся к офицерам и приказал: – Грузите знамёна полков.