Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан Страница 26

Экономическая конкуренция, напряженные взаимоотношения, в которых взаимные подозрения порой сменялись открытой враждебностью, давление общественного мнения… – всем этим можно объяснить то, что пожелания Вильгельма не сбылись и перед 1914 г. Британия с Германией двинулись расходящимися путями. Но все же если бы Германия и Австро-Венгрия снова стали врагами – каковыми они и были до 1866 г. – или если бы между Британией и Францией началась война, то можно было бы с такой же легкостью найти и основания для сближения. И если бы Германия с Британией все же заключили союз, то точно так же легко можно было бы найти объяснения и этому. Так что, при всем сказанном выше, остается вопрос – почему же эти две державы стали так враждебны друг другу?

Отчасти это можно объяснить тем, каким образом Германия управлялась. Сложный и в чем-то удивительный человек правил этой страной с 1888 по 1918 г., имея в своих руках слишком много власти до того самого момента, когда его принудили к отречению. Союзная пропаганда обвиняла Вильгельма II в том, что он начал Великую войну, и победители какое-то время всерьез собирались привлечь его к суду. Это, вероятно, было бы несправедливо: Вильгельм вовсе не желал всеобщей европейской войны и во время кризиса 1914 г. он, как и прежде в подобных случаях, был склонен сохранить мир. Наблюдательный граф Лерхенфельд, представлявший в Берлине Баварию до Великой войны, считал, что намерения императора были чисты: «Кайзер Вильгельм ошибался, но не грешил по своей воле» [133], – однако его жесткая риторика и возмутительные для многих заявления создавали ошибочное впечатление о нем. Тем не менее он внес решающий вклад в формирование процессов, которые разделили Европу на два хорошо вооруженных враждующих лагеря. Решив построить военный флот, который мог бы бросить вызов британскому могуществу, он вбил в англо-германские отношения клин, что привело к значительным последствиям [134]. Кроме того, эксцентричное поведение Вильгельма, его изменчивые увлечения и склонность к необдуманным заявлениям только помогали возникновению образа «опасной Германии», своего рода волка-одиночки, который не станет придерживаться правил международных отношений в своем стремлении к мировому господству.

Вильгельм II – германский император, король Пруссии, первый среди прочих германских монархов, потомок великого короля-воина Фридриха II и внук своего тезки Вильгельма I, при котором Германская империя, собственно, возникла. Новый император жаждал влияния не только у себя в стране, но и на мировой арене. От природы он был человеком беспокойным и неугомонным, с живыми чертами и быстро меняющимся выражением лица. «Беседовать с ним, – говорил барон Бейенс, бельгийский посол в Берлине перед войной, – означало играть роль слушателя, давать время, чтобы он в своей живой манере развернул перед вами свои взгляды. Время от времени можно решиться на отдельные комментарии, за которые его гибкий ум, легко перескакивавший с предмета на предмет, немедленно ухватывался». Когда Вильгельма что-то забавляло, он смеялся во весь голос, а в минуты раздражения его глаза сверкали «подобно стали».

Он был привлекательным блондином с серыми глазами и свежим лицом – на публике он отлично смотрелся в роли правителя, чему помогали целая коллекция военной формы, сверкающие перстни и солдатская выправка. Подобно своему деду (а равно и Фридриху Великому) кайзер выкрикивал резкие приказы и оставлял на документах краткие и порой грубые резолюции – «тухлятина», «ерунда», «чепуха». Он старался, чтобы его лицо было суровой маской с холодными глазами, персональный цирюльник каждое утро приводил в порядок его знаменитые воинственно подкрученные усы. «Мы всякий раз задаемся тревожным вопросом, – отмечал Бейенс, – действительно ли человек, которого мы только что видели, убежден в своих словах – или же он самый поразительный актер из всех, кого можно увидеть на современной политической сцене» [135].

Вильгельм действительно был актером и втайне подозревал, что не соответствует той великой роли, которая ему досталась. Жюль Камбон, много лет служивший французским послом в Берлине, чувствовал, что «его величеству нужно было прилагать огромные, просто огромные усилия для поддержания строгого и возвышенного образа, приличествующего монарху. Он испытывал невероятное облегчение всякий раз, когда официальная часть аудиенции заканчивалась и он мог расслабиться в приятной и даже шутливой беседе, которая куда больше соответствовала его подлинной натуре» [136]. Военно-морской адъютант Альберт Хопман, обычно склонный к лести, замечал, что у императора «несколько женские черты характера, поскольку ему не хватает логики, делового подхода и истинно мужской внутренней твердости» [137]. Когда умный и наблюдательный германский промышленник Вальтер Ратенау был представлен кайзеру, то его поразил контраст между его истинным характером и тем, что он демонстрировал на публике. Ратенау увидел в Вильгельме человека, который изо всех сил старается создать впечатление подавляющей воли, которой от природы был лишен: «Шла бессознательная борьба против собственной природы. Многие вокруг меня видели эти черты – неуверенность, мягкость, тяга к людям, детская искренность… Все это было подавлено, но проступало сквозь слой атлетических достижений, шумной активности и нервного напряжения» [138].

В этом Вильгельм тоже походил на Фридриха Великого. У них обоих были нежные, чувствительные стороны характера и интеллектуальные наклонности, которые они, повинуясь обстоятельствам, считали нужным подавлять. Хотя Вильгельм и не обладал утонченным вкусом своего предка, ему нравилось проектировать здания – по общему мнению, уродливые и чересчур помпезные. В более поздние годы он обнаружил в себе страсть к археологии и мог на несколько недель затащить свой несчастный двор на Корфу, где вел раскопки. В то же время он не был поклонником современного искусства и литературы. После первой берлинской постановки «Саломеи» Рихарда Штрауса кайзер воскликнул: «Вот так змею я пригрел на своей груди!» [139]Сам Вильгельм предпочитал более громкую и грубую музыку [140].

Кайзер был умен, обладал прекрасной памятью и любил идти в ногу со временем. Многострадальный служащий двора писал: «Снова и снова можно поражаться тому, насколько пристально император следит за всеми современными тенденциями и видами прогресса. Сегодня это радий; завтра это будут раскопки Вавилона – а послезавтра, возможно, он будет рассуждать о свободном и беспристрастном научном методе» [141]. Вильгельм также был добрым христианином и под настроение даже читал проповеди, которые, по отзыву Хопмана, были полны «мистицизма и тупой ортодоксии» [142]. Кроме того, у Вильгельма была склонность поучать всех и вся, оставшаяся неподавленной в силу его положения. Своего дядю Эдуарда VII он наставлял в том, как англичанам следует вести войну с бурами, а своему адмиралтейству посылал наброски боевых кораблей [143]. Впрочем, британскому флоту он тоже дал много непрошеных советов. Дирижеров он учил дирижировать, художников – рисовать. Как однажды нелюбезно выразился Эдуард, Вильгельм был «самым блестящим неудачником в истории» [144].