Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - Олег Волков Страница 26

Торжество возглавлял генерал-аншеф, сенатор и кавалер Петр Дмитриевич Еропкин, тогдашний главнокомандующий Москвы, любезный Екатерине расторопным усмирением чумного бунта. Предварительно «через Управу благочинья почтеннейшей публике было сообщено о новом сем опыте благотворительного и милосердного попечения о своих верноподданных Премудрой Самодержицы, Великой Екатерины, удивляющей вселенную предприятиями своей высочайшей воли», – пишет некий мемуарист и тем свидетельствует потомкам, что лесть и превозношение неотделимы от представления о властеносителях, лишь облачаются в слова и выражения, свойственные эпохе…

Архиепископ Платон выделил училищу – все по той же высочайшей воле! – двадцать семинаристов, учившихся риторике и философии; обучаться «изъявили желание малолетние разного звания – обоего пола 89 человек». Преосвященнейший Платон сказал соответствующее «сему знаменитому учреждению краткое, наполненное важностью слово», в котором подчеркнул, что «Монархиня открывает новый путь к блаженству через просвещение».

Заводчик действительный статский советник и кавалер Прокопий Акинфович Демидов поспешил внести на училище 5000 рублей серебром, памятуя, что нет вернее пути к милостям и почестям, чем пожертвование на дело, занимавшее в ту минуту Екатерину. Ему, кстати, нужно было заставить снисходительно отнестись к дошедшим до Петербурга сведениям о чудовищных злоупотреблениях и обмане казны на его Алтайских серебряных рудниках.

В 1804 году Александр I отдал дом под Московскую губернскую гимназию. Она просуществовала в нем под названием «Первая гимназия» вплоть до революции.

Однако эти дома, как и расположенный через улицу наискосок бассейн, уже не принадлежат нынешней Кропоткинской улице, а находятся на Волхонке, и я передал короткие о них сведения лишь в силу их чрезвычайной занимательности. Однако, прежде чем ступить на Кропоткинскую, следует, вероятно, сказать несколько слов об истории места, где стоял упомянутый мною вскользь Алексеевский женский монастырь. Его перенесли отсюда в Красное село в Сокольниках, а старую двухшатровую, оригинальной архитектуры, монастырскую церковь разобрали (это, увы, практиковалось не только в наше время!) в 1837 году, когда на этом месте закладывали памятник русским воинам, погибшим в Отечественную войну 1812 года, – храм Христа Спасителя. В строительстве его участвовали лучшие архитекторы (утвержден был проект К.А. Тона) и живописцы того времени, и обошелся он казне в пятнадцать миллионов рублей. Все делалось богато, на широкую ногу, из самых дорогих мраморов, гранитов и бронзы. Правда, пять куполов и кровли храма не были покрыты чистым золотом, как распространилась легенда, однако на позолоту медных листов обшивки действительно пошло более двадцати пудов драгоценного металла, пожертвованного московским купечеством.

Храм Христа Спасителя был грандиозным сооружением, со шлемовидным центральным куполом, по размерам мало уступающим Айя-Софийскому в Константинополе, высотою в сорок восемь с половиной сажень (около ста метров). По гладким стенам, разделенным лопатками, шел тщательно выполненный пояс горельефов, изображавших сцены русской истории, переплетенные с библейскими сюжетами. Две главные литые бронзовые двери весили восемьсот пудов каждая. Храм вмещал одновременно десять тысяч человек… Словом, все тут должно было быть величественнее, чем построенное когда-либо раньше. Добавим, что для храма было найдено очень удачное место – и стоял храм выигрышно над Москвой-рекой. И все же… Архитектура его была явным подражанием греко-византийским храмам, безнадежно, на мой взгляд, проигрывавшая при сопоставлении со своими прототипами древних веков, да и с любой церковью, построенной, «как велит время», а не «под старину»…

Храм Христа Спасителя – памятник русским воинам, погибшим в Отечественную войну 1812 года. Архитектор К.А. Тон. Строился с 1837 по 1883 год

Век храма оказался недолгим: выстроенный на столетия, он в законченном виде простоял немногим более полувека. Сооружение его заняло сорок пять лет и было окончено лишь в 1883 году, а в начале тридцатых годов храм Христа Спасителя был взорван, чтобы воздвигнуть на его месте Дворец Советов.

Но разработанный и готовый проект осуществлен не был: успели только подготовить котлован и главные опоры здания – началась война…

Вступая в район Кропоткинской улицы, прежней Пречистенской части Москвы, хочется напомнить, что он один из наиболее пострадавших в пожар 1812 года. Тут были уничтожены не только следы допетровской Москвы, но и город XVIII века. Сейчас несколько утрачено представление о том, какое разорение кроется за официальными цифрами убытков, понесенных городом. Из 9151 деревянного и каменного дома Москвы уцелело после пожара всего 2626, разбросанных по огромному пепелищу. Во всем квартале от Кропоткинской набережной до Арбата из 427 домов осталось 8! Обгорелые развалины, мертвые сады, погибшие в огне несметные богатства – мебель, картины, архивы, библиотеки, склады, полные товаров… Казалось, конец. Можно ли воспрянуть после такой погибели? Но случилось чудо: через пять лет, в 1817 году, в Москве насчитывалось больше домов, чем до пожара: город подымала вся Россия! «С нами, – писал вскоре после ухода французов профессор университета А. Ф. Мерзляков, поэт и переводчик, – совершаются чудеса божественные… Топор стучит, кровли наводятся, целые опустошенные переулки становятся по-прежнему застроенными…»

Уже в сезоны 1814 и 1815 годов в Москве было больше гуляний, балов, вечеров и прочих увеселений, чем в 1810 и 1811 годах… Потерявшие свои дома в городе владельцы не утратили своих крепостных в подмосковных. Оброк все так же собирался неукоснительно. В воззвании к крестьянам генерал-губернатор Ростопчин, предлагая им остерегаться неповиновения, напоминал, что «капитан-исправники и заседатели по-прежнему на месте…». Мужик, отложив рогатину партизана, снова надел ярмо барщины. И московские баре снова могли давать «балы нельзя богаче от Рождества и до поста», а чиновники «переходить к перу от карт и к картам от пера…».

На развилке Кропоткинской и Метростроевской улиц еще несколько лет назад стоял двухэтажный, неприметной архитектуры дом, с короткого рассказа о котором мне хочется начать эту прогулку в прошлое названных улиц – тогдашних Пречистенки и Остоженки. Вид его решительно не мог привлечь к себе внимания, разве великим количеством окон, как на подбор одинаковых. Владельцы его, видимо, мало заботились о красоте фасада, а растягивали свой двухэтажный дом по двум улицам, лишь бы настроить побольше помещений, отдаваемых внаем квартирантам, если судить по множеству крылец и входов со стороны двора. Дом принадлежал Лопухиным, и в нем проживал основатель «Союза благоденствия» Н. П. Лопухин. И еще вот почему нельзя не вспомнить об этом скучном и нескладном угловом доме – в нем находилась первая московская квартира Василия Ивановича Сурикова.

«Я как в Москву приехал, – писал художник, – прямо спасен был. Старые дрожжи, как Толстой говорил, поднялись… решил «Стрельцов» писать. Задумал я их, еще когда в Петербург из Сибири ехал… Тогда еще красоту Москвы увидал. Памятники, площади – они мне дали ту обстановку, в которой я мог поместить свои сибирские впечатления. Я на памятники, как на живых людей, смотрел – расспрашивал их: «Вы видели, вы слышали, вы свидетели». Стены я допрашивал, а не книги».