Последняя крепость Рейха - Андрей Васильченко Страница 26

Умение выжить в этой обстановке описывает одна из служащих Бреслау: «Некоторое время мы с несколькими другими людьми жили на Кронпринц-штрассе в квартире привратника. В одной части квартиры — мужчины, в другой — женщины. В итоге нас там оказалось 17 человек. Удивительным было другое! Каждый после завершения собственных дел направлялся на строительство баррикад либо взлетно-посадочной полосы. Поскольку наша контора, а вместе с ней и финансовый отдел закрылись в январе, то мы вместе с Гретой должны были быть привлечены к возведению взлетно-посадочной полосы. Ранее меня уже освободили, как ценного работника, от строительной повинности. Внезапно в газетах появилось объявление, что все служащие имперских страховых контор, которые остались в крепости, должны были явиться на специальные сборные пункты. Сказано — сделано. Я взяла вместе с собой Грету… Но в итоге мы больше времени отсиживались в подвалах, нежели действительно работали. Воздушные налеты усиливались с каждым днем. Мы выходили на работу не без внутреннего ужаса. Над нашими головами кружило множество самолетов. Пожары опустошали город. Мы были вынуждены бессильно наблюдать, как гибло множество людей. Раненые жалобно стонали. Их надо было перевязывать. Кроме этого, они нуждались в добром слове и утешении. Но сложнее было успокаивать сошедших с ума. Мы видели горы трупов и испытали все, что приносит жестокая война. Но при этом нам надо было умываться и хотя бы немного спать. Фронт наступал нам на пятки. Где-то за спиной ревели „оргáны Сталина“. Русские уже находились на площади Кайзера Вильгельма. Большую часть времени мы проводили в погребе. Между тем наша квартира была разрушена снарядами. Дом рисковал обрушиться. В подвале мы были на волосок от смерти, нас спасло само провидение. После принятия пищи мы покинули его, а несколько секунд спустя в него попал снаряд. Первый раз в жизни мы оказались бездомными.

Мы нашли убежище в соседнем доме на углу Бранденбургской улицы, где от обстрелов скрывалось уже четыре семьи. Там мы разместили наши скромные пожитки. Первая ночь в этом подвале нам показалась самой страшной. Шел непрерывный воздушный налет. Мы не знали, как достать днем хлеба и чем мы будем питаться на следующий день. Но на следующую ночь нас принудительно эвакуировали. В нашем подвале солдаты должны были вести оборонительный бой. Остальные жители потянулись на запад по Бранденбургской улице, пока не оказались на площади Маврикия. Один из мужчин, оказавшийся в нашей общине, имел ключ от квартиры коллеги, которая располагалась на Монастырской улице. Сам коллега покинул Бреслау еще в январе, поэтому квартира пустовала. В полночь мы потащили туда свои тележки. Повсюду царило одно и то же — страх. Повсюду людей поджидали одни и те же опасности. Мы семеро стали жить в небольшой квартирке. По сути, мы вели „цыганскую кочевую жизнь“. Но это не мешало нам иногда испытывать моменты радости. В брошенной квартире мы прожили где-то две недели. Разрывами снарядов были уничтожены жилища справа и слева от нас. Жить там стало небезопасно, и мы в очередной раз покинули наше убежище… Мы оказались на Александер-штрассе. Там Грету привлекли к строительству баррикад. Я предъявила все свои аттестаты, и меня неохотно направили работать в армейскую канцелярию. Она располагалась в одном из домов на Монастырской улице. Подобно мышам, из окрестных подвалов постоянно выныривали девушки. Наш боевой дух ослабевал. Путь к канцелярии преодолеть становилось с каждым разом все сложнее и сложнее. Это было ужасно. Русские вели бои уже на Офенер-штрассе. Дома горели, постоянно обрушивался ливень из снарядов и бомб. Внезапно мы покинули Александер-штрассе. Как-то в районе часа ночи мы под сильным артиллерийским огнем собрали пожитки и двинулись вперед. Ночь была ясной, но небо было кроваво-красного цвета. Целыми и невредимыми мы добрались до своей цели. Нам снова „предоставили“ квартиру. Прежние хозяева бросили ее. Ежедневно мы должны были забивать окна картонками, но каждый близкий разрыв вновь и вновь выносил их. Мы должны были устроиться на строительные работы. Там трудились все — и стар и млад.

Партийные чиновники имели единственную власть над нами. Ежедневно мы должны были прибывать в Липовый парк, чтобы получить талоны на еду. Для этого нам надо было возводить взлетно-посадочную полосу. Квартал был бесцеремонно сровнен с землей. Только так самолеты могли отсюда взлететь. Ежедневно Грета с сотнями других людей направлялась сюда. Ее рабочей одеждой были сапоги, тужурка и косынка. Все трудившиеся здесь были на грани отчаяния. Неприятель знал, где мы были сконцентрированы, а потому вел по данному участку усиленный артиллерийский огонь. В эти моменты можно было только упасть и молиться. В окрестностях не было никаких укрытий. Во время этих работ Грета сломала себе ребра, повредила печенку и селезенку. Но даже больную ее заставляли выбрасывать мебель из окон и стирать одежду для каких-то учреждений. На улицах почти всех ожидала такая судьба».

«Катюша», прозванная немцами «оргáном Сталина», на улицах Бреслау. Апрель 1945 года

Двоевластие (с одной стороны, генерал фон Альфен как комендант крепости, с другой — гауляйтер Ханке в качестве имперского комиссара по вопросам обороны) только ухудшало положение Бреслау. Во многом потому, что в корне отличались друг от друга принципы фон Альфена и Ханке. Равно как в корне отличались друг от друга позиции генерала фон Альфена и Шёрнера. Это стало очевидным, когда комендант крепости сообщил командующему группой армий «Центр» о недостатке боеприпасов в Бреслау. Сам фон Альфен вспоминал: «Вместо боеприпасов посыпался град приказов и указаний. Один из них звучал так: „Число симулянтов пугающе увеличивается с каждым днем. Поэтому командование общевойсковых соединений должно отдать приказ, чтобы ни один солдат без соответствующего письменного разрешения не мог появляться в тылу. Все нарушившие данный приказ должны расстреливаться на месте“». Исполнение данного распоряжения в Бреслау означало бы осуществление форменного террора. По этой причине генерал фон Альфен отказался выполнять данный приказ.

24 февраля 1945 года нацистская партия праздновала один из своих юбилеев — 25 лет с момента принятия программы НСДАП. В этот день Гитлер и гауляйтер Ханке обменялись поздравительными радиограммами. В радиограмме Гитлера, в частности, говорилось: «Желаю вам и вашим людям хранить веру в будущее нашего народа и сражаться до окончательной победы». В ответ Ханке давал обещание «строго следовать национал-социалистическим принципам». Несколько дней спустя, 3 марта 1945 года, Ханке сделал обращение в стиле Геббельса, которое транслировалось по немецкому радио. Он призывал всех немцев поверить в победу, которая должна была настать в том числе «благодаря проверенным бойцам с востока и защитникам Бреслау». В тот же самый день комендант фон Альфен подписал приказ о предотвращении распространения «пораженческих слухов». Сам приказ назывался «Внимание! Вражеская пропаганда».

Между тем 23 февраля 1945 года в штаб крепости совершенно неожиданно пришел приказ: «Чтобы гарантировать снабжение Бреслау по воздуху даже в условиях утраты аэродрома Гандау, по приказу фюрера необходимо безотлагательно начать подготовку к строительству аэродрома внутри города. Комендант крепости обязан сообщить о предполагаемом месте расположения данного аэродрома и приблизительном времени начала работ по его строительству». Надо пояснить, что генерал фон Альфен еще в начале февраля 1945 года рассматривал подобную возможность. В качестве предполагаемых мест для возведения «внутреннего» аэродрома он приглядел так называемый Фризский луг и стадион, располагавшийся к востоку от Шайтнигерского парка. Но время было упущено, предшественник фон Альфена за целый месяц почти ничего не сделал, чтобы осуществить данный проект. В условиях блокады Бреслау, когда имевшиеся силы были брошены либо для участия в оборонительных боях, либо на возведение укреплений, фон Альфен решил отложить «вопрос о внутреннем аэродроме». В конце февраля данный вопрос был перепоручен подполковнику фон Фридебургу, как представителю Люфтваффе, и городскому советнику по вопросам строительства. Те провели разведку на местности и пришли к весьма неутешительным для фон Альфена выводам. Единственное место, где можно было создать аэродром, располагалось напротив Фризского луга. Построить взлетно-посадочные полосы длиной не менее 1300 метров можно было только на идущей с юго-запада на северо-восток Кайзер-штрассе. Чтобы получить необходимую для посадки транспортных самолетов ширину полос, надо было провести немалые строительные работы. В частности, надо было удалить фонари, располагавшиеся вдоль улицы, и трамвайные провода. Кроме того, надо было удалить все деревья и снести большую часть домов, включая лютеранскую церковь, которые обрамляли Кайзер-штрассе с двух сторон. Специалисты провели необходимые вычисления: сколько требовалось взрывчатки, инструментов, транспортных средств, квалифицированных рабочих. В итоге оказалось, что оба проекта по созданию «внутреннего» аэродрома (Фризский луг и Кайзер-штрассе) в условиях осады города были просто-напросто нереальными. Кроме того, полковник фон Фридебург, как летчик, подчеркнул одну особенность проекта на Кайзер-штрассе. Он компетентно заявил, что в случае создания в данном районе взлетно-посадочных полос заход на них самолетов был возможен только при юго-западном либо при северо-восточном ветре. По этой причине он рекомендовал генералу фон Альфену сосредоточить свое внимание все-таки на Фризском лугу. Все эти сведения и обоснования сделанных выводов были посланы наверх. Реакция на них оказалась весьма бурной. В своей ставке Гитлер принимал одно волюнтаристское решение за другим. Прибыл приказ: «Строительство внутреннего городского аэродрома поручено гауляйтеру Ханке. Комендант крепости обязан предоставить ему в распоряжение необходимых специалистов и взрывчатые вещества». Тон подобного приказа вызвал в памяти фон Альфена ситуацию, когда в 1938 году случился конфликт между Гитлером и инспектором крепостей, который представил свои соображения относительно нецелесообразности возведения «Линии Зигфрида».