Владимир Красное Солнышко - Борис Васильев Страница 26

— Значит, после пира, князь Преслав.

И был пир. Широкий и звонкий, как протекавший под окнами княжеского дворца Днепр. И всем было легко и просто у гостеприимного князя.

А на самом пике этого шумного пира князь отдал повеление гридню, и в пиршественную залу неторопливо вошла девочка с серебряным подносом в руках. На подносе стояла полная до краев золотая чаша.

И все смолкли. Красивая стройная девочка с золотыми кудрями до плеч плавно и неспешно прошла мимо столов, за которыми сидели воеводы и подвоеводы, и низко склонилась перед Александром:

— Хвала тебе, великий киевский воевода Александр Золотогривенный!

Все встали, подняв кубки:

— Хвала и слава Александру Золотогривенному! Слава! Слава! Слава!

Александр подошел к девочке, взял с подноса чашу, неторопливо выпил ее до дна и перевернул опустевший кубок, как того требовал обычай.

И снова все провозгласили ему хвалу и славу.

Александр поставил чашу на стол, двумя руками откинул с лица девочки легкое покрывало и… замер. Никогда в жизни он еще не видел такого прекрасного, такого чистого и наивного девичьего лица.

— Как зовут тебя, красавица?

— Светла.

— Будь счастлива, Светла!

И, придержав легкое покрывало, осторожно поцеловал девочку в губы.

Светла ушла, а стол опять загомонил, засмеялся. Стали петь песни, и первой песней была хвалебная — в честь внучки князя кривичей Преслава. Потом были песни в честь великого киевского князя Владимира, во славу города Смоленска, во хвалу Александру Золотогривенному.

А Золотогривенный молчал. Поднимал поднесенную девочкой чашу, улыбался друзьям и князю — и молчал.

Заговорил он только тогда, когда гостеприимный хозяин предложил всем отдохнуть после пира, а деловые разговоры перенести на утро. На свежую голову.

— Не гневайся, князь Преслав, но беседу мы проведем сегодня. Завтра с зарею нам надо выехать в Киев.

— Ну, как угодно гостям. — Князь был недоволен таким решением и неудовольствия своего не скрывал.

— Прошу для беседы остаться воевод и подвоевод, — распорядился Александр.

Дружинники и гридни вышли.

— Именем великого киевского князя Владимира я повелеваю тебе, князь Преслав, завтра же отогнать ятвягам десяток молочных коров, стадо овец и отправить обоз с хлебом.

— Я — потомственный владыка кривичей, — гордо вскинул голову Преслав. — Твой ум, Золотогривенный, отравлен измышлениями хитрого жреца ятвягов.

— Повторяю тебе, потомственный владыка кривичей, что у ятвягов случилась моровая болезнь, во время которой вымерли все мужчины!

— И ты поверил этим сказкам?

— Почему же тогда за них умирают женщины, а не мужчины? Мы, воины великого киевского князя Владимира, не можем позорить свои мечи убийством женщин.

— Торки никогда не обнажат свои сабли против женщин, князь Преслав, — сказал вождь торков. — Нас засмеют в наших становищах.

— У тебя свои законы, вождь степняков, а у меня, вождя кривичей, свои.

— Да, князь Преслав, у кривичей свои законы, — сказал Александр. — Но есть законы убийства — и есть долг спасения. Тот, Божий долг спасения детей и женщин.

— Странно слышать от витязя, пожалованного Золотой гривной, жалкий лепет христиан. Я и мои кривичи верим в бога воинов и дружин Перуна.

— Бог един, князь. И заблуждения в вере не причина для убийства исчезающего народа.

— Есть и другая причина, золотогривенный христианин. В битве с ятвягами погиб мой единственный сын. От него осталась внучка, подносившая тебе хвалебный кубок.

— Значит, ты, потомственный смоленский князь, действуешь по законам кровной мести?

Князь Преслав долго молчал, опустив голову. Потом сказал, подавив вздох:

— Мы толчем воду в ступе, и я устал ее толочь. Перенесем на утро этот бессмысленный разговор.

И, поклонившись, вышел из палаты.

На следующий день в указанное князем время все собрались в думной палате княжеского дворца. Вошел князь Преслав. Все встали, хором прокричав ему хвалу.

— Прошу всех, кроме воеводы Александра Золотогривенного, выйти.

— Что за тайна такая? — недоуменно пожал плечами, выходя из думной палаты, вождь торков.

А в палате князь Преслав, помолчав, сказал:

— Мои люди погнали ятвягам молочных коров. Следом сегодня же погонят стадо овец, а потом, когда соберут, и обозы с хлебом.

— Прими мою благодарность, достойный князь Преслав, — Александр поклонился. — Ты правильно решил: кровная месть — вчерашний день.

— Решил не я. Решила дочь моего сына, убитого ятвягами. Она слышала вчерашний разговор.

— Попроси свою внучку Светлу принять мою глубокую благодарность, князь.

— Войди, Светла.

Вошла девочка с золотыми кудрями до плеч, низко поклонилась гостю:

— Позволь пожелать тебе доброго здравия, великий золотогривенный витязь.

— Позволь поцеловать тебя, светлая Светла моя.

Светла подставила щеку. Александр поцеловал ее — и неожиданно взял за руку:

— У тебя погиб сын, князь Преслав. Я буду вместо него. И Светла родит тебе правнуков!..

4

Великий киевский князь Владимир за государственными и семейными хлопотами к тому времени напрочь забыл о ятвягах и собственном повелении привести к нему в цепях вожаков и сторонников союза с поляками. Он обрел отважного сына, готового ценой собственной жизни защищать свою матушку, и это открытие стало для великого князя больше, чем просто открытие. Это стало озарением в его беспорядочной, а потому пустой и суетной семейной жизни.

С отроческого возраста основными врагами Владимира были его братья по отцу. По отцу, а не по матери, и это отравило для него всю жизнь. По складу характера он больше тяготел к спокойной семейной жизни и, осев в Господине Великом Новгороде, совсем не собирался драться с братьями за великокняжеский престол. И если бы братья обещали ему мир и Новгород в кормление, он никогда бы и не подумал о братоубийственной войне. Если бы…

Нет, перед самим собою нужно быть откровенным. Он отчетливо помнил сверкающие во тьме пещеры глаза старца-предсказателя. Эти глаза освещали ему извилистый путь в пещере под обрывом Днепра, пронзали, жгли его спину. Тогда он и понял, что обречен на войну с братьями. И в конце концов убил их обоих. И Ярополка, пронзенного мечами в его шатре, и Олега, потому что Олег погиб под Овручем тоже по его вине. Кровью собственных братьев Владимир оплатил свое Великое Киевское княжение. И эти убийства тяжким грузом лежали на его сердце.

Как проклятье.