Алексей Орлов - Нина Молева Страница 26

В канцелярии губернатора сумятица. Курьеры входят, выходят. Асессоры с бумагами из двери в дверь мечутся. Известно, у Корфа ни порядка, ни покоя не дождешься. На всех кричит, каждого распекает. Сам от себя заводится, иной раз до слез дойдет: поберегите, мол, меня, грешного, сострадание имейте, не гневите понапрасну. Да кто бы гневу его искал! Сам пояснить толком не может, чего хочет, а уж написать и вовсе, Господи избави. Такого наворотит, никто не разберет, а читать по-российскому не горазд. На собственные каракули слюной брызжет, ногами топчет.

Всем известно, только бы к Корфу не попасть. Полевой лагерь и то лучше. Вот разве только Андрей Тимофеевич Болотов служит — не тужит. Молод-молод, а сразу разобрал: сколь ни гневлив начальник, да отходчив. Тут всеми карами пригрозит, час прошел — за другое примется, ровно память отшибет. А Болотов по-немецкому горазд изъясняться, губернатор ему и мирволит. С оказиями разными посылает. То дам местных титулованных на праздник какой пригласит. Известно, в Риге одних графинь не перечесть. Принцесса Голштин-Бекская и та живет. То помочь, знать во дворце губернаторском принять, за столом угостить, у входа встретить-проводить, мантильку принять аль накинуть. По штату дело это адъютантское, да адъютанту не разорваться: губернатор житье свое на широкую ногу поставил, что твоя коронованная особа. Амуры и те не с метреской какой-нибудь — с самой графиней Кейзерлинг завел. И тут Болотов у места — за начальника записочки сладкие сочинять-носить да ответы приносить.

Так, видно, настропалился в амурном сочинительстве, что губернатор канцелярией своей неглижировать стал. Что ни день — у графини, а летним временем так и прямо с утра. У Кейзерлингов сад, сказывает, распрекрасный, дышится, мол, в нем удивительно: на глазах молодеешь.

Разное о губернаторе толкуют. Было время, Брауншвейгскую фамилию по приказу вступившей на престол ныне благополучно здравствующей императрицы в ссылку отвозил. Государыня от разу не решилась: то ли племянницу свою, правительницу Анну Леопольдовну, с семейством за рубеж отпустить, то ли в России в достойном месте поселить. Да от первых мыслей быстрехонько ничего не осталось. Бестужева-Рюмина Алексея Петровича, что правительницу поддерживал, документы для престолонаследия в Брауншвейгской фамилии готовил, потомков государя императора Петра Алексеевича обездолить собирался, к смертной казни приговорила и смилостивилась. Такая лиса во дворце царском всегда пригодится. Может, на том и оправдался — свою же благодетельницу посоветовал в жестокую ссылку сослать. Какая уж тут Рига! Чем дальше, тем лучше. Соловков и тех показалось мало. Барон Корф все семейство Брауншвейгское и повез — великая ему доверенность от императрицы вышла. Чтоб в дороге ни с кем не встречались, с посторонними, Боже избави, словечком не обмолвились, пера в руки не взяли. И то сказать — свойственник: на двоюродной сестрице государыни, графине Марии Карловне Скавронской, женат.

Разве задним числом разберешься, чего барон Николай Александрович в дороге замешкался. До Архангельска доехал, когда уж на Соловки пути не стало. То ли зиму ждать, то ли узников царственных иным порядком устраивать. Как государыня ни гневалась, а согласиться пришлось правительницу с супругом и детьми в Холмогорах оставить. Барон сам проследил, чтоб для них острожец срубили с воротами единственными — стеречь легче. В острожце один дом для правительницы — изба избой. Другой — для сынка ее незадачливого Иоанна Антоновича. Как зверя, одного чтоб содержать. Солдатам пищу ему носить было велено без разговоров. Ежели надобность, на пальцах бы все объяснять.

Толковали, Корф придумал — чтоб младенец речи не научился, чтоб прознать не мог, что есть он законный российский император Иоанн Антонович. В острожце и церквушку срубили. Там же и хоронить приказ был — коли кто из семейства преставится.

Очень государыня Корфом дорожить стала. Лучше него никто чужих мыслей да грехов не выведает. Оно верно, что груб, до женского полу охоч да взбалмошен. При ее императорском величестве всегда себя в порядке держал. А Ивану Ивановичу Шувалову не по душе пришелся — вот и оказался в Риге. При дворе одной верной службы мало, тут когда на глаза попасться, когда с глаз исчезнуть, знать надо. Барон-то попроще. Может, и заслуги свои где не след представил — оступиться-то возле престола куда как легко. Полы кругом натертые, скользкие. Раз устоишь, иной — во весь рост растянешься.