Хозяин морей. На краю земли - Патрик О'Брайан Страница 26

Джек Обри заставил себя отвлечься от рассказа Аллена. Он видел гораздо больше крови, пролитой в яростных схватках, чем большинство людей, и не был чересчур щепетилен, но это хладнокровное убийство было ему не по душе. Пуллингс и Моуэт были такого же мнения, и когда Аллен понял, что его повествование производит дурное впечатление, он сразу сменил тему разговора.

Капитан очнулся от своих мыслей, услышав имя Ионы. Он было подумал, что речь идет о Холломе. Но затем понял: Аллен сказал, что, судя по анатомии морских гигантов, пророка, без сомнения, проглотил кашалот. Кашалоты и нынче изредка встречаются в Средиземном море.

Моряки, обрадованные тем, что освободились от фаллопиевых труб и желчных выделений, заговорили о кашалотах, которых они видели в Гибралтарском проливе. Что касается Ионы, то судьбу пророка (правда, без надежды на счастливый исход), увы, мог разделить каждый моряк… Трапеза в каюте Джека Обри закончилась самым задушевным образом. От морских разговоров перешли к сухопутным: стали вспоминать пьесы, которые видели, и балы, на которых танцевали. Под занавес настал черед рассказа об охоте на лис, во время которой гончие Моуэта и мистера Фернея наверняка наградили бы своих хозяев добычей, если бы мистер Ферней с наступлением темноты не угодил в дренажную канаву.

Гости капитанской каюты были по горло сыты кровавыми подробностями китобойного промысла, чего нельзя было сказать о кают-компании для младших офицеров. Штурман, в отсутствие капитана поощряемый судовым врачом и капелланом-натуралистом, вопреки неодобрению части сотрапезников, смог рассказать о всех анатомических особенностях китов, которые удержались в его цепкой памяти. Во всяком случае, мистер Адамс, казначей, человек ипохондрического склада, любил такие рассказы, не говоря о Говарде — офицере морской пехоты, которому даже описание гениталий кашалотихи напоминало о любовных утехах.

Впрочем, не все в историях Аллена было столь ужасно — многое вовсе не имело отношения к анатомии.

— Я читал рассказы о плаваниях в северных морях и о преследовании китов, — произнес отец Мартин, — но я никогда не мог понять экономическую сторону китового промысла. Как вы сравните промысел в северных и южных районах с этой точки зрения?

— В годы моей молодости, — отвечал Аллен, — а это было до того, как уровень вод вблизи Гренландии снизился, считалось, что пять хороших китов окупят экспедицию. В среднем мы могли добыть по тринадцати тонн китового жира из каждого экземпляра и около тонны китового уса. А в те дни тонна китового уса стоила около пятисот фунтов. Китовый жир шел по двадцать фунтов или чуть больше за тонну. Кроме того, полагались наградные по два фунта для всего экипажа, так что всего выходило около четырех с половиной тысяч фунтов. Сумму эту надо было делить на пятьдесят человек, и, кроме того, свою долю должен был иметь судовладелец. Но все равно получалась приличная сумма. А теперь ворвань стала стоить тридцать два фунта, китовый ус подешевел и стоит не больше девяноста фунтов. Киты измельчали, их стало меньше, и ушли они дальше, поэтому теперь, чтобы не прогореть, надо добыть за одну экспедицию около двух десятков штук.

— Я даже не знал, что китовый ус так дорог, — признался казначей. — А для чего его используют?

— Для изготовления шляпок, корсетов, фижм и зонтов.

— Но что вы скажете о южных районах промысла? — спросил отец Мартин. — Ведь если единственной целью лова являются кашалоты, то ни о каком китовом усе не может быть и речи. Целью экспедиции должна быть только добыча китового жира.

— Так оно и есть, — отозвался штурман. — И если учесть, что кашалот дает не больше двух тонн ворвани, в то время как хороший гренландский кит дает в десять раз больше, не считая добротного китового уса, то действительно экспедиция кажется глупой затеей. Хотя жир кашалота стоит вдвое против обычного китового жира, а тонна спермацета оценивается в пятьдесят фунтов, это не компенсирует отсутствие китового уса. Вот чертовщина-то! Прошу прощения.

— Объясните же мне, пожалуйста, это явное противоречие, — произнес Стивен.

— Неужели вы не понимаете, доктор? — отвечал Аллен со снисходительной улыбкой человека, наделенного тайной мудростью. — Неужели вы не видите, что дело тут во времени, которым вы располагаете? В Северный Ледовитый океан, в район Гренландии, мы выходим в начале апреля, чтобы достичь кромки льдов месяц спустя. В середине мая киты появляются, а в середине июня уже исчезают. Остаются лишь злобные финвалы да редкие бутылконосы, которые слоняются с места на место. Если вы не успели наполнить жиром половину своих бочек, вы можете повернуть на запад, к побережью Гренландии, и до августа пытать счастья среди дрейфующих льдов. Но к тому времени становится так холодно и темно, что приходится топать домой. То же происходит в проливе Дэвиса, хотя вы можете задержаться немного дольше в тамошних бухтах, если не боитесь, что ваше судно будет затерто льдами, после чего вас наверняка сожрут белые медведи. Меж тем кашалоты живут в умеренных и тропических водах, стало быть, можно охотиться на них столько, сколько вам вздумается. В настоящее время большинство китобоев отправляются на промысел на три года, рассчитывая убить штук двести и вернуться домой с полным трюмом.

— Конечно, конечно! — воскликнул Стивен, хлопнув себя по лбу. — И как это я не сообразил? — Повернувшись к вестовому, стоявшему у него за спиной, он произнес: — Вы не принесете мой портсигар, Падин? — А затем обратился к штурману: — Мистер Аллен, не возражаете, если мы прогуляемся по палубе? Вы дважды неодобрительно отозвались о финвалах. Мы с отцом Мартином были бы весьма признательны, если бы вы просветили нас по этому поводу.

— Через пять минут я к вашим услугам, — отозвался штурман. — Только перепишу начисто результаты полуденных наблюдений и отмечу место корабля на карте.

Оба стали ждать его возле поручней правого борта, и спустя некоторое время Стивен произнес:

— Если бы была хотя бы травинка или овечка, то можно было назвать эту сцену пасторалью…

Он выдохнул клуб дыма, который поплыл к носу, поскольку ветерок по-прежнему дул с кормы. Бесчисленное количество рубах, штанов, курток и головных платков, висевших на сложной системе линей, натянутых вдоль судна, наклонились к югу дружно, словно солдаты на параде. Не было никакого трепыхания — вещи сохли по-военному четко. Так же спокойно сидели их владельцы, расположившиеся в разных частях полубака и на шкафуте среди пушек. Эта часть дня отводилась на пошивку и починку одежды. Во всяком случае, новички смогли из отрезов парусины, которую им выдали утром, изготовить смену для жаркой погоды. Иглой орудовали не только рядовые матросы: один из юных гардемаринов, сидевший в проходе левого борта, Уильям Блакней, сын лорда Гаррона, учился штопать свои чулки под присмотром бородатого моряка, который прежде служил под началом его отца и теперь, естественно, выступал в качестве его дядьки. Будучи виртуозом иглы, он в свое время был удостоен чести латать адмиральские скатерти. Между тем Холлом, сидевший на трапе левого борта, показывал другому юнцу, как наилучшим образом пришить карман, потихоньку напевая при этом.