Чингисхан. Кости холмов - Конн Иггульден Страница 26

– Я подумаю над этим, – заявила она друзьям. – Мы найдем правильный выход.

На улице стонал и завывал ветер, проносясь между телегами и монгольскими юртами. Позволив мужчинам откланяться и идти спать, Чахэ попрощалась, и оба заметили печаль в ее голосе.

Выйдя на ветер и снег, Яо Шу съежился от холода и укутался потеплее. Однако его беспокоил не только холод, к которому монах привык за столько лет жизни среди кочевников.

Время от времени Яо Шу чувствовал, что совершил ошибку, придя к коневодам степей. Он любил этих людей за их детскую непосредственность и глубокое убеждение в возможности подстроить мир под себя. Хан монголов поражал Яо Шу умением завоевывать души людей и способностью вести за собой племена. Но старания монаха найти среди этих кочевников тех, кто готов был внять слову Будды, не увенчались успехом. Только маленький Толуй, казалось, принимал его учение, да и то потому лишь, что был еще слишком юн. Его брат Чагатай беззастенчиво осмеивал всякую философию, отрицавшую грубое насилие и беспощадное истребление врагов, тогда как Джучи слушал монаха без особого интереса, не позволяя словам и идеям западать в душу.

Яо Шу шел в глубокой задумчивости по заснеженным тропам лагеря. Но даже теперь он сохранял бдительность и, едва завидев зловещие тени, понял, что попал в западню. Тени надвигались на него со всех сторон. Монах досадно вздохнул. Лишь один глупый мальчишка мог подослать их напасть на него в эту ночь. Отправляясь к Чахэ, Яо Шу даже не захватил свою трость, полагая, что находится в безопасности.

И все-таки он был далеко не ребенок, чтобы позволить этим дуракам застигнуть его врасплох. Готовясь отразить нападение, Яо Шу подумал о том, велел ли Чагатай своим людям убить его или только сломать пару ребер? Хотя это и не имело значения: его ответ был бы одинаков и в том и в другом случае. Вместе с кружащимся снежным вихрем монах юркнул в просвет между юртами и первым налетел на мелькнувшую впереди темную фигуру. Человек оказался слишком медлительным, и монах свалил его одним ударом в челюсть. Яо Шу не собирался никого убивать, но, услышав, как на шум потасовки отозвались голоса остальных нападавших, понял, что их было много. Глухой топот шагов слышался со всех сторон, и Яо Шу сосредоточился, пытаясь совладать с гневом в груди. Маловероятно, чтобы он знал нападавших, вряд ли и они знали его. Монах почему-то снова подумал, что время, проведенное среди этих племен, слегка изменило его. Будда словно покровительствовал им, глядя на все сквозь пальцы. Яо Шу думал об этом, подбираясь к другой тени. Холод, по крайней мере, больше не ощущался.

– Куда он делся? – прошипел кто-то всего в шаге от него.

Яо Шу внезапно возник за спиной говорившего и опрокинул его на землю, прежде чем тот смог оказать сопротивление, затем скользнул вперед. Испуганный крик упавшего человека отразился эхом от высоких утесов, и Яо Шу услышал быстрое приближение еще нескольких мужчин.

Первого из них он встретил мощным ударом по ребрам, почувствовав, как они хрустнули под краем его ладони, затем быстро отскочил назад. Заметив какое-то движение, монах инстинктивно увернулся, но из-за снега не увидел еще двоих воинов, один из которых резко обхватил Яо Шу за талию и швырнул на твердую землю.

Яо Шу пнул ногой, но уткнулся во что-то твердое, больно ударив стопу. Монах поднялся и окинул взглядом неприветливые лица окружавших его людей. Ему было досадно узнать среди них троих юношей из своего же учебного класса. Но эти хотя бы отводили глаза. Остальных, что держали тяжелые палки, монах не знал.

– Теперь ты попался, монах, – сказал чей-то низкий голос.

Яо Шу приготовился, чуть присев на полусогнутых ногах, чтобы лучше держать равновесие. Он понимал, что со всеми ему не справиться, но снова был готов преподать урок.

Восемь человек набросились на него со всех сторон, и Яо Шу уже почти прошмыгнул между двумя из них и едва не выбрался на свободу, когда, к несчастью, кто-то схватил его за платье. Почувствовав, как чьи-то пальцы скользнули по голой коже его головы, монах резко дернул головой назад и с разворота ударил нападавшего ногой по коленям. Хватаясь за разбитые колени, человек с криком грохнулся в снег, но к этому времени монах получил множество сильных ударов палками и потерял ориентацию. Яо Шу еще пытался отбиваться ногами, кулаками и головой, но его сбили с ног. Тяжелые палки поднимались и опускались на него с безжалостной яростью. Монах не издал ни звука, даже когда кто-то наступил ему на правую ногу, раздробив мелкие кости ступни.

Перед тем как Яо Шу лишился сознания, он как будто услышал голос Хачиуна и понял, что нападавшие оставили его и растворились за белой завесой снега. Монах лежал на земле, а в голове, точно вихрь белых снежинок, кружились слова его собственных учителей. Они когда-то говорили ему, что держать в себе гнев – все равно что хвататься за раскаленный уголь, только сам обожжешься. Но когда сильные руки подняли монаха с земли, он лишь крепче держался за свой уголек и чувствовал только тепло.

Глава 8

Когда Хачиун вошел в юрту, предназначенную для ухода за ранеными, Яо Шу поднял глаза. Днем больных мужчин и женщин, хорошенько укутанных мехами, везли на телегах. Всегда находился кто-то, кому следовало проколоть нарыв или перевязать рану. Троих человек из тех, что лежали вместе с монахом, он знал. Это были те юноши, которых Яо Шу ранил сам. Монах не разговаривал с ними. Его молчание как будто смущало их, и они отводили глаза.

Добродушно поприветствовав Джучи, Хачиун присел на краешек его постели. Полководец был рад перекинуться с ним парой слов. Во время беседы Хачиун восхищенно поглаживал жесткие складки и сплющенную морду тигровой шкуры, что лежала в ногах у Джучи. И Яо Шу заметил, что двое мужчин были друзьями. Субудай тоже приходил каждый день на рассвете, и Джучи, несмотря на уединение, был хорошо осведомлен обо всем, что происходило в лагере. Наблюдая с некоторым любопытством за разговором дяди с племянником, Яо Шу пощупал повязку на разбитой ноге и слегка вздрогнул.

Закончив беседу с Джучи, Хачиун повернулся к монаху. Полководец явно не находил нужных слов, чтобы начать разговор. Хачиун знал не хуже других, что подстроить нападение на монаха мог лишь Чагатай, но так же хорошо понимал, что это недоказуемо. Чагатай горделиво расхаживал по лагерю, и многие воины смотрели на юношу, выражая ему поддержку и одобрение. В отмщении эти люди не видели ничего дурного, и Хачиун догадывался, что думает об этом происшествии Чингис. Хан не стал бы считаться с мнением других, а если бы такое случилось, то не лишился бы сна и покоя. Лагерь – это суровый мир, и Хачиун думал, как бы объяснить это монаху получше.

– Кокэчу говорит, что через несколько недель начнешь ходить, – наконец сказал Хачиун.

– Со мной все будет в порядке, генерал. Наше тело – это животное. На мне все заживет как на собаке, – пожал плечами Яо Шу.