Кольцо странника - Марина Александрова Страница 26

– А что ж нужно-то? – подивился Всеслав.

– Эх, не понимаешь ты... Смутно говорю, знаю, но ты постарайся, подумай. Как малевать, что малевать – мы-то знаем. Потому и теперь иконописцы все на Византию равняются. Правила остались, а мастерство забылось. Вот и мажут, кто во что горазд, по уставу – и ладно. А ты не как все малюешь, по-иному. Вроде и знаешь, как уставно писать, да видать, не лежит у тебя к этому душа. Значит, себя не потеряешь, хоть у кого учись...

Всеслав почти ничего из сказанного не понял, но все равно насупился, смотрел угрюмо.

– Волчонок, – ласково упрекнул его Порфирий, толкая в лоб сухой ладонью. – Я тебе вот что толкую, чтоб не рассусоливать: надо тебе ехать в заморье, учиться мастерству.

– Но... – подскочил Всеслав.

– Нишкни! Учитель я тебе али нянька? Сказал – поедешь, значит поедешь, и не смей прекословить!

Всеслав осел. Такого голоса у наставника он не слыхивал сроду и даже перетрухнул.

– Сам переговорю с князем, – закончил разговор Порфирий и поспешно вышел.

Потянулись дни ожидания. Всеслав старался не думать о предстоящем ему испытании. И что взбрело в голову старику? Жили, как жили – в тиши, в радости! Нет, выдумал – ехать невесть куда, невесть зачем.

Заморья Всеслав себе не представлял. Припоминал разговор с Есменем Соколом, когда согласился с ним – да, дескать, хорошо было бы мир посмотреть, в иных странах побывать, так когда это было сказано? Ехал тогда Всеслав на родное пепелище, к незнаемому князю – служить, ратничать, проливать свою и чужую кровь... Тоскливо тогда было на душе, хоть живым в гроб ложись. Потому и мечтал уехать хоть куда. А теперь, когда все так ладно и мило – чего искать, кого догонять?

Порфирий его не неволил. Поспорил с ним несколько раз, но потом смирился. Да и так работы невпроворот – то и дело приносят новые заказы. Писали Всеслав с Порфирием и мучеников, и апостолов с их деяниями, и Троицу пресвятую... Непрестанная радость была в этом труде, и казалось – лучшего ничего не надо.

Но, как говорится, человек полагает, а Господь располагает. Тяжко занемог старый Порфирий – как-то поутру не поднялся с ложа.

– Заленился я что-то, – сказал обеспокоившемуся Всеславу. – Вот полежу маленько, отдохну, а там и за дело примусь...

Но не принялся Порфирий за дело ни в тот день, ни в следующий. Немочь его не в болезни была – старость взяла свое, обессилила, повалила навзничь. С тоской смотрел Всеслав, как тает учитель, угасает лучиной. Призывал к нему многих лекарей, прославленных в Киеве, и видел – бессильна лекарская наука против груза лет. Бессонные ночи проводил над ложем наставника, шептал молитвы в ночи, плакал.

– Как же я один-то останусь? – вопрошал с горечью. – Немыслимо это, не может такого быть...

Оказалось – может. Во сне умер Порфирий, приняв накануне святое причастие, исправив весь закон православный, как и следует. Никто и не услышал, как он перестал дышать и отошел в лучший мир, к Божьему престолу, где, верно, с почетом встретили его благодарные ангелы. Его-то ангелы встретили – а Всеславу каково?

После его кончины тяжко затосковал Всеслав – ни пить, ни есть не мог, работа валилась из рук. Видя такое его уныние, решил князь развлечь своего милостивца. Задумал ему дать большой труд, чтобы занялся он и позабыл о потере хоть на малое время.

Труд такой объявился в скором времени. В граде Чернигове воздвигли новую церковь во славу Божию, и Святослав порешил отправить туда своего иконописца – оказать Ярославу Черниговскому милость, и послужить богоугодному делу.

Услышав княжескую волю, Всеслав было заупрямился.

– Нешто в Чернигове своих богомазов нет? – ворчал недовольно. – Вздумали еще – срывать с места, везти в невесть какие края... Не хочу я!

Но ослушаться благодетеля своего не посмел, собрался в дальний путь. Хотел было взять с собой подмастерье, да княжеские люди отговорили, мол, найдешь в Чернигове. Выехал один на заре, и сам себе дивился и над собой посмеивался – богомаз, монах почти что, а на добром коне, с оружием, под рубахой – добрая кольчуга двойного плетенья. Да что поделать, коль времена такие на Руси – ни рабочий, ни молитвенный человек не может быть за судьбу свою покоен. Половцы-то повсюду рыскают.

И как чуял – на третий день пути там, где Дон, встретив отвесный берег, круто поворачивает на восток, столкнулся нос к носу с половецкими дозорными. Спас его приречный лесок, негустой, уже по-осеннему голый. Притаился за орешником, коню глаза тряпицей прикрыл – не заржал бы призывно, завидев половецких кобылиц. Проклинал сам себя, что не пешим отправился. Верхом-то, конечно, быстрей, да пеший неприметнее...

Половцы ускакали, но Всеслав еще долго сидел в зарослях, обливаясь отвратительным ледяным потом. Не смерти, не полона боялся – вспомнил живо, как жили в половецком стане с князем Игорем, вспомнил Олуэн и теперь трясся всем телом, точно вернулись снова те страшные времена.

Кое-как превозмог себя, выбрался из леса и шагом поехал вдоль берега. С полуденной стороны, насколько хватало взгляду, простиралась степь, сливалась вдали с синим небом...

... Двое знатных половецких батуров, скрывшись в тени белой прибрежной скалы, молча следили за русичем.

– Сними его стрелой, – вяло посоветовал один.

– Зачем стрелой? – откликнулся его товарищ. – За такого батура можно получить серебра – на воз не уложишь.

Подождем, когда подойдет поближе.

У высокой белой горы, похожей на крепостную стену, спешился – отойти по малой нужде. Только услышал, как за спиной переступил и тоненько заржал конь – словно черти, выпрыгнули два половца, скрутили, поволокли... Даже не успел застыдиться своего позора – так смешно стало. Попался, попался как мальчишка несмышленый!

Половцы, одним махом скрутившие арканом русского богатыря, остановились на миг и недоуменно переглянулись – полонянин не осыпал их злобными проклятьями и жалобами на свою судьбу, а звонко, весело расхохотался...

Хан Чурын в те дни принимал знатного иноземного купца.

Сидели в тени шатра, лениво потягивали кумыс. У купца, именем Феофан, рожа была самая ненадежная, лисья, и говорил сладко, точно пел песню:

– Великий хан мог уже убедиться – товары у нас самые лучшие. И они нужны великому хану, не так ли? Теперь осталось столковаться, и здесь все будет зависеть от щедрости хана. Мы же со своей стороны готовы идти на уступки и даже торговать в убыток себе...

– Вот как? – хан поднял бровь, на умном лице мелькнула насмешка. – Прав ты, купец, есть у нас нужда в твоем товаре. Да и тебе нужны сильные рабы и красивые рабыни, отборные меха, золото, дорогие каменья... Надеюсь, каждый будет со своей выгодой.

Купец опять принялся напевать сладкую лесть, обещал прославить мудрость и щедрость хана на всем своем пути. Но Чурын уже не слышал его – смотрел вдаль, туда, где клубилась пыль.