Плач к Небесам - Энн Райс Страница 26

Маски повсюду — от гондольеров в яме до рассудительныхторговцев с их одетыми строго в черное женами на самом верху. Гул голосов извон бокалов накатывали волнами в каком-то неуловимом ритме.

— Тонио, ты слишком молод для этого, — бросилаКатрина через плечо. — Но позволь рассказать тебе о Каффарелли...

Однако он не взглянул на нее, потому что не хотел видеть этувосхитительную звериную щель ее рта, неприкрытого и такого красного под белоймаской, придающей ее глазам кошачий вид. Ее руки в бургундском атласе казалисьстоль мягкими, что он даже заскрипел зубами, представив на миг, как безжалостноих сжимает.

Все же он внимательно прислушивался ко всей той ерунде,которую они говорили о великом кастрате, выступающем этим вечером. Например, отом, что в Риме он был «застукан» мужем своей любовницы прямо в ее постели. «Впостели», — сказала Катрина. У Тонио защипало глаза, когда он представил,как его мать и Алессандро слушают это. После этого, по слухам, вынужденныйбежать Каффарелли провел ночь, прячась в баке с водой. Много дней после этогонанятые обманутым мужем бравос [18] преследовали егоповсюду, но дама дала ему собственных телохранителей, которые вездесопровождали его, пока наконец он не бросил все это и не покинул город.

Тонио вдруг вспомнились слова Андреа. Отец что-то говорилнасчет света, насчет испытаний, которые преподносит свет. Свет... Но ему неудавалось сосредоточиться ни на чем ином, кроме Каффарелли. Впервые в жизни ондолжен был услышать великого кастрата, и все остальное могло подождать, все,что его беспокоило, и все, что в любом случае от него не зависело.

— Говорят, он готов драться с каждым, пока его неприкончат, а если какая-нибудь примадонна хороша собой, он не отходит от нее нина секунду. Это так, Алессандро?

— Синьора, вы знаете гораздо больше, чем я, —рассмеялся Алессандро.

— Я дам ему пять минут, — заявил Винченцо. —И если он не завладеет моим сердцем или моим слухом, я отправлюсь в театр отеляСан-Мойзе [19].

— Не будь смешон, — сказала Катрина, —сегодня здесь весь город. Сегодня надо быть только здесь! А кроме того, идетдождь.

Тонио развернул кресло, уселся в нем, расставив ноги, ипосмотрел на закрытую занавесом сцену. Он услышал, что мать рассмеялась. Старыйсенатор предложил всем отправиться домой и послушать, как она мило поет дуэтомс Тонио. А потом он сможет поужинать. «Ты ведь споешь для меня, милочка?»

— Иногда мне кажется, что я вышла замуж зажелудок, — сказала Катрина. — Ставь на кон свою одежду, вещь завещью, — обратилась она к Винченцо. — Начни с камзола. Нет, срубашки. Мне нравится рубашка.

Между тем внизу, в конце зала, разгорелась драка. Раздалиськрики и топот, а потом очень быстро был восстановлен порядок. Красивые девушкиразносили по рядам вино и легкие закуски.

Алессандро как тень возвышался у стены ложи за спиной Тонио.

И в это время появились музыканты и, шурша нотами, сталирассаживаться по своим обитым бархатом стульям. Впрочем, шуршание слышалосьотовсюду: публика перелистывала либретто, которые бойко распродавались ввестибюле театра.

И когда молодой и никому не известный сочинитель оперы вышелв зрительный зал, раздались несколько приветственных криков с галерки и взрываплодисментов.

Казалось, свет немного убавили, но все равно недостаточно.Тонио упер руки в подбородок и вжался в спинку кресла. На композиторе плохосидели и парик, и тяжелый парчовый камзол, и он ужасно нервничал.

Алессандро неодобрительно хмыкнул.

Композитор неловко плюхнулся за клавесин, музыканты поднялисмычки, и неожиданно зал наполнила стремительная, веселая музыка.

Она была красивой, легкой, жизнерадостной, без намека натрагедию или дурное предзнаменование, и немедленно заворожила Тонио. Оннаклонился вперед, потому что за его спиной болтали и смеялись. У изгибабалкона пиршествовало семейство Леммо, и от стоявших перед ними серебряныхтарелок поднимался пар. Тщетно какой-то сердитый англичанин шипел на болтающих,призывая замолчать.

Но когда взмыл занавес, со всех сторон раздались ахи и охи.Золоченые портики и арки поднимались на фоне задника, изображающего бесконечноесинее небо с волшебно мерцающими на нем звездами. Облака наплывали на звезды, амузыка, зазвучавшая в неожиданно воцарившейся тишине, наверное, достигаластропил. Композитор усердно колотил по клавишам, так же рьяно встряхиваянапудренными кудрями, и в это время на сцене появились пышно разодетые мужчиныи женщины и завели монотонный, но необходимый речитатив, предварявший хорошовсем известную и абсолютно нелепую историю, которая составляла сюжет оперы.Кто-то был кем-то переодет, кто-то был похищен, кто-то оскорблен. Кто-то долженбыл сойти с ума. Предстояла битва между медведем и морским чудищем, послекоторой героиня должна была вернуться домой к мужу, считавшему ее умершей, и чей-тобрат-близнец должен был получить благословение богов за сокрушение врага.

Тонио собирался изучить либретто позже. Сейчас оно его малозаботило. Но что определенно сводило его с ума, так это смех матери и громкиевозгласы членов семьи Леммо, которым как раз принесли зажаренную рыбу.

— Извини. — Он протиснулся мимо Алессандро.

— И куда вы идете? — Большая рука Алессандро легкои тепло обняла Тонио.

— Вниз. Я должен услышать Каффарелли. Оставайся с моейматушкой, не выпускай ее из виду.

— Но, ваше превосходительство...

— Тонио, — улыбнулся Тонио. — Алессандро, ятебе обещаю, клянусь своей честью, что не уйду дальше партера. Ты будешь видетьменя отсюда. Я должен услышать Каффарелли!

* * *

Не все кресла были заняты. Ожидалось, что по ходупредставления прибудет еще больше гондольеров, которых свободно впускали в зал.Вот тогда точно начнется столпотворение. Пока же Тонио без труда пробрался ксцене, протиснувшись сквозь толпу, и уселся всего в нескольких футах отнеистовствующего, грохочущего оркестра.

Теперь он слышал лишь музыку и пришел в настоящий экстаз.

И как раз в этот момент на сцене появилась высокая, статнаяфигура великого Каффарелли.