Друиды Русского Севера - Евгений Лазарев Страница 25

Магнит, обретенный Адептом, теперь позволяет ему отправиться в peregrinatio, мистическое паломничество, ориентируясь на Полюс. Этот мотив у Филалета формируется как странствие «к обеим Индиям». По Юнгу, это надо понимать как паломничество во все четыре стороны света, которые образуют крест, «характеризующий природу Полюса». Причем трактат Филалета дает возможность конкретизировать конечную цель этого паломничества. Но прежде чем говорить об этом, рассмотрим еще один (помимо Стали) очень важный символ полярной Души Мира.

В латинской алхимии есть многозначный и, возможно, зашифрованный термин — Lato; собственно, «Латон», или «Латона» (в косвенных падежах появляется — н-). Парадигма склонения этого слова в алхимических текстах обычно указывает на его мужской род. Латон нередко имеет золотистый цвет, иногда черный или красный.

На «вещественном» уровне это аналог современной латуни. Она была известна еще арабскому алхимику ар-Рази (836–925). Многочисленные варианты названия этого сплава есть в европейских языках. Это, например, английское latten — желтый металлический сплав, похожий на современную латунь. Слово происходит от среднеанглийского latoun (laton), в свою очередь, произошедшего от старофранцузского laton (leiton). В провансальском языке это название звучит как lato (latun); в каталанском — llautу (ср. испанск. (a) laton, португ. latгo, итал. ottone). По мнению историков химии, это слово — неизвестного происхождения.

В латинской алхимии Lato иногда представляет собой аналог грешника, «нечистое тело». Поэтому производится «убеление» или омовение Lato посредством «вечной воды» (aqua permanens). Иногда Lato очищается не водой, а «Азотом и огнем» и как бы проходит через крещение огнем: «Азот и огонь очищают Lato и устраняют его черноту».

В плане полярного символизма, применительно к «убелению» Lato, представляет интерес гравюра из трактата А. Либавия (начало XVII в.), изображающая последовательность стадий алхимического процесса. Из черной воды, уподобленной изначальному Хаосу, поднимается гора, черная в нижней части и белая сверху; с ее вершины стекает серебряный поток. Из облаков на вершину падает серебряный дождь. Это истолковывается как очищение и питание Lato Азотом. Над облаками изображен Уроборос; еще выше — море чистого серебра или «флюид Меркурия». По морю плывет лебедь, изливающий из клюва молоко.

Наверное, можно сопоставить образ этой горы со «Скалой черной и высочайшей» (Rupes nigra et altissima) на Северном полюсе, на известной карте Гипербореи Г. Меркатора (XVI в.), ведь он изобразил там именно «черную» гору, а не, допустим, сияющую золотом гору Меру индуизма.

«Dealbate Latonem» — «Убелите Lato»: этот часто повторяемый призыв встречается и в трактате Мориена («Sermo de transmutatione metallorum»), переведенном с арабского Робертом Шартрским в XII веке. Мориен приписывает мотив «убеления Lato» малоизвестному автору, которого называли (в латинской традиции) Эльбон Интерфектор. По мнению Юнга, этот мотив должен иметь весьма раннее происхождение, но вряд ли старше VIII века.

Наверное, не будет слишком дерзким предположение, что образ Lato мог, через арабскую алхимию, восходить и к каким-то александрийским, греческим источникам. А тогда довольно правдоподобно выглядит сближение алхимического Lato с богиней Латоной.

Действительно, имя этой богини пишется по-латыни как Latona, по-гречески — Λητώ (Leto, дорический вариант Λατώ). Она родила Аполлона и Артемиду, которые традиционно соотносятся с Солнцем и Луной: вполне алхимический мотив. И вот у Иоганна Милиуса, алхимика начала XVII века, читаем: «Lato — это несовершенное желтое тело, состоящее из Солнца и Луны: когда вы отбелили его, а потом вернули ему его первоначальную желтизну, вы снова получили Lato… Тогда вы прошли через дверь и оказались в начале Искусства».

Образ Lato есть и в цитировавшемся выше удивительно «емком» трактате Филалета. В главе I он говорит, что в алхимическом Делании мы добиваемся, в частности, получения Lato; «зрелый, незыблемый, золотистый Латон, чье Сердце или центр есть чистый огонь, <…> в нашем Делании выполняет задачи мужчины». Согласно принципам морфологии алхимических символов, этого достаточно, чтобы поставить Lato в соответствие с Философическим Меркурием (чье «Сердце» есть огонь), с Душой Мира и с богиней Латоной. А слова «выполняет задачи мужчины», возможно, просто указывают на активную роль Lato применительно к данной стадии Делания, и маскируют истинный, женственный облик Латоны.

Если следовать логике античного мифа, Латона-Меркурий должна родить Солнце и Луну, Аполлона и Диану (Артемиду). Однако в алхимическом мифе у нее рождается Lapis, Камень; или Filius Regis, Царский Сын, Filius Philosophorum, Сын Философов, Райский Человек (в терминологии Дж. Пордеджа). То есть рождается «духовный человек» в преображенной душе Адепта. Причем у Филалета Делание — это не просто юнгианская «проекция» внутреннего мира Адепта на изменения веществ в ходе химических реакций, но еще и мистическое паломничество, во время которого ориентиром становится Полярная Звезда. Филалет соотносит ее с Вифлеемской Звездой, то есть рождение «духовного человека» есть как бы подражание Христу (в терминологии западного христианства) или устремление к «обόжению», теозису (на языке христианского Востока). Кстати, соотнесение Полюса Неба со Звездой Рождества находит зримые аналогии в известных рождественских преданиях: когда Звезда, ведшая волхвов, останавливается, она в это время уподобляется — просто по законам астрономии — именно неподвижной Полярной Звезде и как бы указывает, в данный момент, на духовный Полюс Мира.

И все же можно сказать, что в алхимическом мифе (и в мистическом Делании алхимиков) происходит не только рождение «Сына Философов», но и некое сокровенное рождение Аполлона и Дианы, Царя и Царицы — рождение, которое совершается как бы внутри Мировой Души, в процессе ее собственной трансформации. Дело в том, что, строго говоря, Сталь и Лато, как ипостаси Мировой Души, не тождественны. Сталь, как формулирует Филалет, это «Руда», то есть, согласно алхимической классификации, «дальняя материя», из которой в процессе Делания возникает «ближняя материя»: Rebis, «Двойная вещь», являющая собой союз мужского и женского начал, — этот последний образ близок именно к алхимическому Lato, во всей его неопределенности. И лишь после этого сокровенного преобразования Стали в Латону рождается Filius Philosophorum (в парадигме полярного мифа у Филалета).

Каким же образом происходит рождение алхимического «Сына»? Прежде всего, это непорочное рождение. У Меркурия-Латоны, понимаемой как Душа Мира, нет супруга; он есть лишь у «другого Меркурия» — Дианы-Луны, которая пребывает в брачном союзе с Сульфуром-Солнцем-Аполлоном (кстати, этот неслиянно-нераздельный союз в лоне Латоны не нарушает и девственность Дианы, на что неоднократно указывает Филалет). Вряд ли слова Филалета: «Меркурий, в котором покой Господа его», можно истолковать в том смысле, что супругом Меркурия-Латоны является «Господь», Dominus. Тогда, может быть, это Дух, — по аналогии с евангельской концепцией Рождества «от Духа Святаго»? Символ Духа можно, наверное, усмотреть у Либавия — в образе «серебряного дождя», который ниспадает на гору и очищает Латону. Но ведь это «серебро» есть белый «флюид Меркурия» — женский образ! Женственен и другой образ из той же символической картины Либавия — плавающий по небесному «морю чистого серебра», изливающий из клюва молоко божественный Лебедь, который есть «белый эликсир».