Исповедь палача с Лубянки. Эмиссар Берии с особыми полномочиями - Петр Фролов Страница 25

В конце мая 1941 года я приехал в Киев. Нужно было обсудить несколько важных вопросов с руководством органов военной контрразведки Киевского Особого военного округа. Мне в очередной раз приходилось выступать в роли посредника. Правда, теперь между НКВД и военными чекистами. Перед войной (c февраля по июль 1941 года. – Прим. ред.) они в течение нескольких месяцев подчинялись наркому обороны. С моей точки зрения, это было неправильно, т.к. основная задача 3-го Управления НКО (Наркомата обороны) – оперативное обеспечение частей и соединений Красной Армии – прерогатива органов госбезопасности, а не самих военных. Фактически получалось, что армия должна была сама следить за собой. В результате отдельные недобросовестные военачальники своим преступным бездействием снижали боеспособность РККА. Осенью 1941 года я участвовал в расследовании нескольких таких случаев. Виновные были расстреляны. При Хрущеве их непонятно за что пытались объявить невинными жертвами политических репрессий и реабилитировать.

Другая проблема, спровоцированная подчинением военных контрразведчиков наркому обороны, – это отсутствие эффективного взаимодействия между оперативными подразделениями наркоматов госбезопасности, внутренних дел и обороны. Если наверху – в центральных аппаратах – взаимодействие в большинстве случаев происходило в процессе издания совместных директив и проведения совещаний, то внизу – «на земле» – на уровне территориальных органов (районных и городских отделов, областных управлений НКВД и НКГБ и 3-х отделений и отделов НКО) совместных оперативно-разыскных мероприятий. Все строилось на уровне личных контактов между начальниками трех подразделений.

Для решения отдельных вопросов приходилось встречаться не с непосредственным организатором и руководителем совместной операции, а с его начальником, который находился за тысячи километров. Это сейчас такие расстояния не помеха – сел на самолет и через несколько часов ты на месте, а перед войной основным средством передвижения на дальние расстояния был поезд. Дорога, с учетом того, что ходили они редко и не всегда получалось сразу взять билет, могла занять два или три дня в один конец. А ведь нужно еще было обратно вернуться. Большинство вопросов из-за их секретности нельзя было обсуждать по межгороду. Вот и приходилось ездить. Два последних предвоенных года я провел в командировках. Дома бывал наездами, по нескольку дней, а потом снова уезжал. Зато я объездил почти весь Советский Союз. Тогда это мало кому удавалось. Это в шестидесятые-восьмидесятые годы внутрисоюзный туризм активно развивался, и во время отпуска можно было съездить хоть на Дальний Восток, в Прибалтику или Среднюю Азию. А перед войной гостиницы и турбазы только начинали строить. Санаториев тоже было мало.

В здание, один из этажей которого занимал 3-й отдел НКО Киевского Особого военного округа, я вошел в конце рабочего дня. Меня встретили на вокзале и на служебной машине сначала привезли в гарнизонную гостиницу, чтобы я смог побриться, а затем к руководству военных чекистов. Фамилию начальника отдела не помню, да и общались мы с ним минут десять. Я доложил о цели своего визита, он внимательно выслушал меня, написал необходимые распоряжения для подчиненных на местах, а потом заявил, что моим вопросом будет заниматься его заместитель – подполковник Кольцов. Тем более что его недавно назначили, и пускай познакомится с обстановкой на местах. Поэтому из Киева в Западную Украину мы поедем вдвоем.

– Все вроде. Идите, знакомьтесь с Кольцовым, а у меня дел много. Сейчас надо очередного германского агента допрашивать. Позавчера пограничники задержали. Важная птица. Радиостанцию с собой нес. Утверждает, что в Киеве должен был поселиться, – не по-военному закончил он и потер рукой красные от недосыпаний глаза. – Война у нас здесь, как и у вас там.

– Разрешите обратиться! Зачем агенту радиостанция? Ведь запеленгуют его в городе быстро, – осторожно спросил я.

– Вы правы, капитан. На связь с Абвером он выйдет, когда война начнется. До этого времени ему приказано ничего не делать. Сидеть и ждать сигнала. Сколько – он сам не знает. Кто его подаст – тоже непонятно. Скорее всего, кто-то из сотрудников консульства. Есть и другой вариант – ждать, когда у нас будет объявлена мобилизация. Может быть, данный ему приказ – начать действовать при нападении Германии на Советский Союз – провокация Берлина. Может, Гитлер готовит что-то вроде того, что в Польше произошло полтора года назад – 1 сентября. Ни вы на границе, ни я здесь не знаем ответа на этот вопрос...

Я не стал рассказывать ему о том, что происходило в это время в Прибалтике. Не имел права. Да и он сам, наверно, знал о том, что Абвер активизировал свою деятельность. Хотя это еще ничего не значило. Возможно, Берлин, пока мы еще полностью не «зачистили» территорию от антисоветских элементов, пытался выяснить состав и места дислокаций частей и соединений Красной Армии, состояние железнодорожных и автомобильных магистралей и т.п. Через несколько месяцев эти районы будут недоступны для германской разведки. Точно так же, как и в середине тридцатых годов, мы сделали «мертвой зоной» для японской разведки Дальний Восток. И только один лишь Люшков сумел прорваться через все кордоны. Интересно, где он теперь? Наверно, где-нибудь в Японии живет в вечном страхе за свою жизнь.

– Поезд у вас ночью, – еще раз напомнил начальник отдела. – Кольцов о командировке уже предупрежден. Тревожный чемоданчик у него в кабинете прописался. Вчера только из Одессы приехал. Идите, обсудите план вашей поездки. Если чего, то меня через дежурного вызовите. Впрочем, Кольцов опытный чекист, на Дальнем Востоке служил, во время боев у озера Хасан. Там и находился все это время. Принимал непосредственное участие. Награжден он орденом Красного Знамени. Так что человек он у нас героический и самое главное – опытный.

Услышав слова «Дальний Восток», «озеро Хасан» и «Кольцов», я вздрогнул. Уверен – знаю этого Кольцова! Именно ему три года назад я написал рапорт о странном поведении начальника заставы и офицера разведотдела штаба погранотряда. На следующий день после побега Люшкова, когда меня допрашивал, цитировал этот документ. Тогда он сказал, что этой бумагой я себе смертный приговор подписал, так как сообщники Люшкова сделают все, чтобы меня уничтожить. И почти прав оказался. Попал я в камеру смертников, из которой живым вышел только благодаря тому, что Ежова арестовали, а новому наркому внутренних дел Берии нужны были свои люди. Сначала за Блохиным присматривать, а теперь узнавать, что в приграничных районах происходит. Не верил нарком официальным докладам с мест. И правильно делал! Хуже всего то, что с Кольцовым мне предстояло вместе работать. Он ведь во время тех событий не только уцелел, но и орден получил, и на повышение пошел. Странно все это. Как он отнесется к тому, что отправленный под конвоем в Москву лейтенант-пограничник через три года перед ним снова появится, но теперь с чужой биографией, в звании капитана и с особыми полномочиями от наркома внутренних дел. А что, если Кольцов – неразоблаченный сообщник Люшкова? Сейчас ведь доверять никому нельзя! Вдруг он решит, что я за ним приехал, а командировка на Западную Украину лишь предлог, чтобы его бдительность притупить. Даже если я сейчас потребую «прямой провод» для связи с Москвой, то с Берией меня все равно не соединят. Да и что я скажу наркому? Дескать, есть подозрительный тип, который сначала прозевал побег Люшкова, а потом занял пост замначальника отдела контрразведки одного из ключевых военных округов. И поэтому он «враг народа». Но и я ведь ничем не лучше Кольцова! Но при этом мне доверяют. Может, и с военным чекистом аналогичная ситуация? Вдруг он тоже задание Берии выполняет? Теоретически и такое возможно.