Дом над Двиной - Евгения Фрезер Страница 25

Спустя двадцать минут семейство было на набережной. Офицеры и матросы помогали людям спускаться по шаткому трапу в трюм баржи, отправлявшейся в форт. Грэнни подняли и мягко опустили в глубину баржи. Молодой матрос что-то сказал ей и улыбнулся. Он указал туда, где из моря поднимался и серел на темном ночном горизонте суровый форт Свеаборг.

Когда баржа, буксируемая катером, потихоньку выходила из гавани, грэнни все казалось мрачным и жутковатым. Вокруг чужие воды, тяжелое небо, и сама она чужая среди людей, чей язык не понимала. Камин и покой были где-то в далеком прошлом, но об этом лучше не думать.

Переход до форта был коротким. Людям помогли выйти на берег и завели внутрь защищенного стенами пространства, потом проводили в просторный зал, где на полу были расстелены матрасы и уже сидели группками женщины и дети. Наша семья устроилась в углу, и няньки начали устраивать постели. Грэнни села на матрас, который достался ей на двоих с бабушкой, и огляделась. Ни тревоги, ни страха она ни у кого не заметила, скорее наоборот — люди демонстрировали какое-то философское спокойствие и терпеливую покорность. Эти черты характера, свойственные русскому народу, помогали ему в прошлом, как помогли и в последующие годы. Женщины с детьми укладывались спать, незнакомые люди переговаривались между собой. Некоторое время грэнни прислушивалась к их голосам, но сказывалась усталость — день был слишком долгим.

Хотя вокруг были чужие люди, спать в одежде грэнни все же не хотела. Сняв платье и надев халат, она сложила руки и прошептала молитву, после чего, успокоившись, свернулась клубочком, подоткнула покрывало со всех сторон и закрыла глаза. Бабушка тоже сняла блузку и натянула короткую белую кофту, затем опустилась на колени и стала молиться. Она долго шептала слова молитвы, не замечая окружающих, крестясь широким размашистым жестом и кланяясь до пола, затем, поцеловав золотой крестик и пожелав грэнни спокойной ночи, улеглась рядом с ней.

На следующее утро, после всяких слухов и домыслов, пришло известие, что в городе все нормализовалось и что детям и женщинам можно вернуться по домам.

По возвращении все были удивлены приездом моего отца. Серьезное положение в обеих столицах, беспорядки в стране тревожили Германа, и он решил поехать в Финляндию, чтобы самому сопроводить дам до Архангельска. Сев на первый же поезд, Герман через два дня был на пороге дома своей сестры.

В тот же день грэнни в сопровождении моего отца съездила к британскому консулу. Наверное, надо было бы расстаться со всеми планами и возвращаться в Шотландию, но у консула, оказалось, был более оптимистичный взгляд на происходящее. Он посоветовал грэнни не менять планов и ехать в Архангельск, где, по его мнению, ситуация была относительно спокойной. Он подчеркнул, что лучше не тратить времени на Санкт-Петербург и Москву и как можно скорее отправляться на Север.

На следующее утро бабушка, грэнни и Герман сели на утренний поезд и через восемь часов были в Санкт-Петербурге. С большим трудом, после обещания непомерной платы, им удалось нанять два экипажа. Маленькая компания отправилась на Николаевский вокзал. Невский проспект обезлюдел, магазины и рестораны закрыты. Мертвая тишина, как перед бурей, окутала город. Когда уже подъезжали к вокзалу, позади послышался стук копыт догонявших их лошадей. Извозчики прижались к тротуару, но всадники с суровыми лицами даже не взглянули в их сторону и промчались мимо.

После многих передряг путешественники прибыли в Архангельск, на пристань, откуда обычно перебираются через реку в город. Их встретила Таня. Она сообщила то, о чем они и сами догадывались: река уже наполовину замерзла. Теперь перед путешественниками стояла дилемма: или перебираться меж плывущих льдин и шуги, или принять Танино приглашение и переждать в ее маленьком доме, пока река встанет полностью. Но бабушкам и Герману хотелось как можно скорее попасть домой, и они решили оставить багаж у Тани, а самим попытать счастья переправиться в город.

Наняли две гребные лодки. Грэнни и бабушка сели в одну, Герман — в другую, и отчалили. Колючий ветер дул им в лицо. Грэнни никогда раньше не видела такого холода. Она уже давно убрала свою шляпку с задорным перышком и, как и бабушка, закуталась в теплую шерстяную шаль. Чтобы продвигаться вперед, гребцам приходилось ломать и раздвигать лед.

На другом берегу ждали Нелли, дедушка, дядя Саша и другие. Они с волнением наблюдали за медленным продвижением лодок. Вдоль берега проглядывала чистая вода, а дальше простиралась широкая полоса льда, преграждавшая путь лодкам. Путешественникам предстояло каким-то образом перебраться через это ледяное поле, и с этого берега к льдине тоже направилась лодка.

Все три лодки почти разом приткнулись к краям ледяного поля с противоположных сторон. Настал критический момент переправы. Теперь путешественникам нужно было выйти на лед. Женщины поднялись, ободряя друг друга, но тут моя бабушка струхнула. Вот ее собственные слова, когда много лет спустя она рассказывала мне об этом: «Понимаешь, Женя, ведь я не знала, насколько крепок лед, да и никто не мог знать это. Мысль, что я окажусь в месиве разбитого льда, испугала меня. И пока я так стояла, потеряв всякую способность двигаться, смотрю — грэнни выскочила из лодки и мчится по льду. До сих пор помню, как мелькают ее черные сапожки, как она падает в поджидавшую нас лодку и вот уже сидит и смеется! А я… меня тащили, ноги волочились по льду. Затем перебежал твой папа. После этого нас благополучно доставили на берег, и тут мы встретились, целовались и обнимали друг друга».

Все это было далеко от изящества балета и чудесных красот, которые были обещаны грэнни накануне путешествия, но именно эти приключения стали главными событиями в ее жизни, и она любила рассказывать о них внукам во всех подробностях.

Наконец грэнни была в доме дочери. Все получилось не так, как ожидалось, но она философски рассудила, что увидеть яркие огни Санкт-Петербурга и Москвы ей не суждено — судьба распорядилась быть ей здесь, рядом с дочерью.

Между двумя домами установились хорошие отношения. Будучи совершенно разными по натуре, мои бабушки подружились и пронесли свою дружбу сквозь годы. Русская бабушка была экстраверт. Она любила поделиться, открыто выразить свои мысли и чувства. Сдержанность в любой форме была чужда ей, как и большинству русских. Она откровенно рассуждала о денежных делах, от цен на продукты до стоимости нарядов, которые заказывала для крестин своей внучки. И так же искренне она восхищалась нарядами грэнни и по-детски непринужденно спрашивала, сколько они стоят. Грэнни пыталась обходить такие вопросы. Она тоже восхищалась бабушкиными мехами и драгоценностями, но не позволяла себе замечаний. А что касается вопросов, сколько бабушка заплатила за ту или иную покупку, — такие вещи просто не допускались шотландским воспитанием грэнни. Она оказалась благодарным слушателем, но сама секретами не делилась и почти ничего не рассказывала о себе и своей семье.

26 ноября по старому, Григорианскому календарю, который в начале века на тринадцать суток отставал от европейского, Нелли решила устроить вечер в ответ на гостеприимство бабушки, оказанное ее матери. Так как ребенка ждали через две недели, она посчитала, что удобнее устроить вечер раньше ожидавшегося события, чем после. Было приглашено около пятнадцати человек, обед, состоявший из шотландских и русских блюд, имел большой успех.