Готовность номер один. Шестьдесят лет спустя - Григорий Сивков Страница 25

Его друг — Василий Гаврилов — по характеру прямая противоположность Николаю. Василий веселый блондин, с васильковыми глазами. Он всегда улыбается и готов с каждым отвести душу в разговоре.

Прибыл в полк командиром первой эскадрильи пожилой и рассудительный капитан Иван Иванович Панин. У него бритая голова, мягкий певучий голос и почти всегда приветливая улыбка.

Командиром второй эскадрильи назначен капитан Артемий Леонтьевич Кондратков, тоже в годах и с бритой, как у капитана Панина головой. На его лице заметны крупные веснушки. На вид он очень строг. А глаза такие по-отцовски добрые, что невольно вспоминается отчий дом и тятя…

Иван Карабут шутит:

— Уж не по признаку бритоголовости командир полка подбирает комэсков? Может тоже сбреем чубы, а?.

Командный состав эскадрилий укомплектован. На очередном построении полка командир полка гвардии майор Зуб объявил:

— Через три дня нам приказано вылетать в Куйбышев за самолётами. В Куйбышеве примем пополнение лётчиков.

В Куйбышев прибыли в срок. Здесь была довольно прохладная, пасмурная погода. Мы изрядно вымокли под проливным дождем. И к тому же у всех нас расстроились желудки. Когда доложили об этом майору Зубу, он с улыбкой заметил:

— Меньше надо было нажимать на виноград, памятуя печальный опыт шолоховского деда Щукаря.

Даже от сала с хлебом никогда живот не болел, — сокрушался Иван Карабут. А тут и поилы-то трошки: кило по два на брата…

Кто-то сбегал в санчасть аэродрома, добыл каких-то успокоительных таблеток. Наутро следующего дня все мы были уже здоровы.

Куйбышев встретил нас деловой сосредоточенностью тылового города. Здесь не чувствовалось фронтовой спешки и сутолоки. Крупный промышленный центр Поволжья жил размеренной жизнью. Хотя по суровым осунувшимся лицам жителей, по очередям у магазинов и бешенным ценам на рынке, по темным улицам и светомаскировке окон — по всему чувствовалось и здесь дыхание войны.

Нас порадовали люди, жившие в этом городе, своей подтянутостью и организованностью, своим мужеством буквально во всем: в работе, в быту, в учебе. Как и во многих тыловых городах, они не считались ни со временем, ни с трудностями, отказывали себе во всем, но самоотверженно ковали оружие для Красной Армии, сражавшейся с врагом.

По прилете в город мы остановились и жили некоторое время в заводской гостинице, где обычно размещались командированные. Это были, правда, бараки без комфорта и каких-либо удобств. Спали мы на полу, расстелив матрацы. Но в комнатах тепло, имелось электрическое освещение. При гостинице работала столовая. Словом, это были не фронтовые условия, а чувствовался запах дома, тыла.

Техсостав полка целыми днями занят приемкой самолётов. Все деффекты устраняются тут же, на заводе.

Капитан Кондратков и старший лейтенант Карабут по просьбе Куйбышевского обкома партии выступали перед рабочими в цехах. Возвратившись с завода, Иван Карабут рассказывал:

— Ну и заводище, махина целая! В течение нескольких месяцев построить такие цеха! Пришли мы в один цех. Мать честная! Работают одни женщины да мальчишки. Идем мимо одного такого хлопчика. Токарем он работает. Стоит а ящике. Станок больно высок для него.

— Это наш двухсотник! — говорит инженер, водивший нас по заводу.

Назвал он по имени-отчеству парня, поздоровался с ним за руку, как со взрослым. На вопросы наши тот отвечал с серьезным видом, а под конец сказал, вытерев нос рукавом стеганой телогрейки:

— В общем, работаю как все, не лучше других, — и, наверстывая упущенное время, принялся обтачивать заготовку для стойки шасси.

Попрощались мы с ним. Отошли немного. Смотрю, схватил он кусочек стружки кинул в такого же хлопчика, своего соседа. Попал и озорно рассмеялся. Дети везде дети…

— А знаешь, сколько, наверное, таких хлопчиков по заводам нынче работает, школы побросали. И все это фашист проклятый, будь он трижды проклят, изуродовал у хлопчика детство, сделал раньше времени взрослыми.

Иван ещё долго чертыхался и, уняв свою ярость, говорит:

— Да, вот ещё какой разговор слышал у директора завода.

Приходим мы в кабинет. А он в это время заводского газетчика распекает за то, что тот поместил в многотиражной газете телеграмму Сталина, в которой обращалось внимание на то, что завод мало дает самолётов, работает не в утвержденном графике.

"Как же так? — грозно наступает директор на газетчика. — Секретную телеграмму разгласили? Что я теперь доложу председателю Государственного комитета обороны?"

Перепуганный газетчик стоит ни жив, ни мёртв. Наш командир полка за него заступился.

"Тут никакого секрета нет, — говорит он директору. — Что Илы машина хорошая, — это известно и нам и немцам. Что Илов на фронте пока ещё мало, немцы лучше нас знают. А чтобы Илов было больше и чтобы завод работал по графику, об этом лучше вас и заводского коллектива кто же знает?"

А когда пошли в цех, то командир полка, выступая перед рабочими, рассказал об этом случае в кабинете директора и попросил выпускать побольше для фронта этих замечательных машин.

Наконец мы получили новые машины. Перегнали их с заводского на перегоночный аэродром, где мы временно базировались.

В полк пришло пополнение молодых лётчиков: Павел Хлопин, Александр Кубай, Захар Кочкарев, Николай Майоров, Борис Кисилев и другие крепкие ребята, хорошие лётчики — сержанты. Позже, участвуя в боях, они быстро становились офицерами.

Мы знакомились с нашими новыми товарищами. Около месяца вели тренировочные полёты. Проверяли технику пилотирования, отрабатывали полёт по приборам, вели учебно-тренировочные бои.

Все мы изредка ездили в город, а иногда Коля Тимофеев, Вася Гаврилов и я оставались на ночлег у одной старушки, в маленьком деревянном домике, неподалеку от аэродрома.

Старушка проводила двоих своих сыновей на фронт, жила одна и никак не соглашалась взять с нас деньги.

— Что мы, ироды какие? — потешно взмахивала она каждый раз руками, когда заходила речь о квартирной плате. — Дом-то пустой. Живите, сколько хотите.

— Жить нам, мамаша, здесь долго некогда, — говорил ей Гаврилов. — Нас немец ждет. Видишь, даже наступление на нашем фронте остановил: ждет нашего приезда. Не веришь, на, почитай газетку…

Мы смеялись. А старушка, поняв, наконец, что Гаврилов с ней шутит, беззлобно ворчала.

— Хватит тебе, балабон. Ты, вот лучше скажи, — обращалась она к Тимофееву, к которому питала особую симпатию за подтянутость и аккуратность. — Скажи вот, скоро ли немца окаянного прогоните?

— Скоро, Матрёна Фёдоровна, скоро. Как только немца покрепче измотаем и свои силы побольше соберем. Так и погоним его в хвост и в гриву.

— Дай-то господь.

Николай Тимофеев серьезно и с почтением разговаривал с хозяйкой дома. Она с живым интересом слушала его рассказы и любила коротать с нами вечера. От денег она по-прежнему отказывалась, и Николаю еле-еле удалось уговорить её чай, сахар и несколько банок свиной тушенки.