Сердце, в котором живет страх. Стивен Кинг. Жизнь и творчество - Лайза Роугек Страница 25

На уроках литературы в средней школе вместе с «Нашим городком» Торнтона Уайлдера Стив проходил с учениками «Дракулу». Разумеется, он обожал разговоры о вампирах, но не забывал и обсудить с учениками проблемы, которые поднимает в своем романе Уайлдер: отсутствие перемен в маленьком городке и взаимоотношения между его жителями. Стив, который и сам вырос в небольшом провинциальном городе, с легкостью вживался в образы персонажей книги.

После долгого дня у доски и прежде чем ретироваться в комнатушку для стирки, служившую ему кабинетом, Стив перекидывался парой слов с Тэбби за ужином в трейлере.

«А что, если Дракула приедет в Хермон?» — спросила она однажды.

Мысль Стива лихорадочно заработала. В итоге родился сюжет нового романа, о захваченном вампирами городке в штате Мэн, под рабочим названием «Второе пришествие».

Хотя Стиву нравилось писать романы, он прекрасно отдавал себе отчет, что кормят его не они, а короткая проза для мужских журналов. Поэтому он по-прежнему слал рассказы Наю Уилдену. К тому времени семья нуждалась в более стабильных источниках доходов, поскольку Тэбби снова была беременна. Второй ребенок четы, Джозеф Хиллстрем Кинг, родился 4 июня 1972 года.

Тэбби назвала сына в честь Джо Хиллстрема, более известного как Джо Хилл, профсоюзного деятеля и композитора, жившего в начале двадцатого века. В пятнадцатом году Хилла казнили за убийство, которого он, возможно, и не совершал; казнь вдохновила некоторых писателей на создание песен и стихов о его жизни. Одно из таких стихотворений, написанное в тридцатом году поэтом Альфредом Хейзом, переложил на собственную музыку Эрл Робинсон, композитор, творивший во времена Великой депрессии, превратив его в песню «Прошлой ночью во сне мне явился Джо Хилл», которую позже, на Вудстоке, исполнила звезда шестидесятых Джоан Баез.

Осенью 1972 года Стив вернулся преподавать в Хэмпден. Он был неплохим учителем, только слишком рассеянным — коллеги частенько подмечали его отсутствующий взгляд.

«Перспективный преподаватель, — отзывался о нем Роберт Рау, директор школы Хэмпдена. — Нигде не появлялся без книги под мышкой и постоянно читал, улучив свободную минутку. Впрочем, он всегда находил время на творчество».

Рассказывает Бренда Уилли, одна из учениц Кинга в школе Хэмпдена: «Он был хорошим учителем, который проводил семь уроков в день, а потом еще оставался, чтобы помочь нам с домашним заданием. Он признавался, что ему нравится писать, и, как мне кажется, хотел, чтобы мы тоже писали. И веселиться умел — на отсутствие чувства юмора он точно не мог пожаловаться».

Осенью Стив преподавал в течение всего дня, приходил домой и проверял тетради, готовился к завтрашним урокам, а затем уединялся в комнате для стирки и писал. Он взял за правило каждую ночь проводить по несколько часов в тесной каморке, скрючившись над пишущей машинкой и выстукивая рассказ за рассказом.

Как-то раз молодые супруги собрали детей и отправились в Дарем навестить семью Стива. Когда они пустились в обратный путь на север, стало ясно: Наоми, у которой и прежде частенько воспалялись ушки, заболела — ребенок всю дорогу хныкал и капризничал. По опыту Стив знал, что амоксициллин (розовый порошочек, как они его называли) поможет, но препарат стоил дорого, а у них, как назло, не оказалось денег. Стива душила ярость и осознание собственной беспомощности — он чувствовал, как желчь комом подступает к горлу.

Сразу же по возвращении в Хермон Тэбби разгрузила машину и отвела детей в дом, а Стив бросился проверять почту, надеясь отыскать письмо с чеком на пятьсот долларов — оплата за рассказ, который он отослал в «Кавальер» за несколько недель до этого. Когда Тэбби подошла к двери с двумя плачущими детьми на руках, он поспешил ее успокоить, сообщив, что у них есть деньги на «розовый порошочек».

«Позже приходили и другие чеки, на куда более солидные суммы, — спустя много лет рассказал Стив, — но тот, первый, не сравнится ни с чем. Благодаря ему я мог сказать жене: „Мы справимся“, — зная наверняка, что так и будет: мы пропечатали себе путь наверх из долговой ямы на пишущей машинке».

Несмотря на приходящие время от времени чеки, которые падали с неба подобно манне небесной, в первые годы совместной жизни денег им постоянно не хватало. Каждые несколько месяцев приходилось звонить в телефонную компанию с просьбой отключить телефон — в конце месяца не оставалось денег на оплату счетов. Стив отдавал себе отчет, как сильно ему повезло с Тэбби — мало кто может похвастаться такой понимающей женой. «Другая давно бы заявила: „Хватит уже каждую ночь по три часа кряду торчать в бельевой за пивом и сигаретами, которые нам не по карману! Почему бы тебе не устроиться на нормальную работу?“»

Дела обстояли столь плачевно, что, попроси Тэбби мужа найти вторую работу в ночную смену, он бы послушался. К тому же как раз в то время у Стива появилась реальная возможность подзаработать. Школьному дискуссионному клубу требовался новый куратор, и кто-то предложил кандидатуру Кинга. Куратор получал триста долларов за учебный год — неплохие деньги и очень нужные, — но тогда Стиву пришлось бы работать вечерами.

Когда он рассказал Тэбби об открывшейся вакансии, та первым делом спросила, останется ли у него время, чтобы писать, и Стив ответил, что времени будет намного меньше.

«Что ж, — вздохнула она, — значит, не судьба».

Несмотря на самоотверженную поддержку жены, Кинг ощущал себя канатоходцем, который идет по натянутой над пропастью веревке. Начинал сказываться накопившийся стресс от нелюбимой работы и постоянной нехватки денег на содержание семьи. Его всегда выручали две вещи: творчество и, увы, все чаще и чаще, выпивка.

«Я слишком увлекся выпивкой и начал профукивать деньги на покер и бильярд. Пятница, вечер, ты идешь в бар, обналичиваешь чек с зарплатой, и — пошло-поехало! — сам не замечаешь, как пустил на ветер половину семейного бюджета, деньги, на которые моя семья кормилась бы целую неделю… Знакомая картина? Я словно поставил перед собой цель: каждый раз напиваться до чертиков — и пил, пока позволяли средства. Никогда не понимал тех, кто пьет „за компанию“. По-моему, пить за компанию — все равно что целоваться с родной сестрой. Я и по сей день не понимаю, что в этом приятного. Я представлял себя в пятьдесят лет: в волосах седина, подбородок заплыл жиром, нос покрыт паутинкой разрушенных виски капилляров — тату алкашей, как мы их зовем в Мэне, — и пыльная груда неопубликованных романов, гниющих в подвале… Пятидесятилетний преподаватель, которому в жизни больше ничего не светит и остается лишь растрачивать жалкие остатки некогда блестящего литературного таланта на консультации для школьной газеты да на организацию каких-нибудь творческих курсов».

Безусловно, он любил свою семью. «С одной стороны, мне больше всего на свете хотелось их обеспечить и защитить, что, впрочем, отнюдь не мешало мне испытывать целую гамму отвратительнейших эмоций: сожаление, гнев, а порой и неприкрытую ненависть. Это был порочный замкнутый круг: чем сильнее я переживал и чем неадекватнее себя вел из-за того, что, как мне тогда казалось, я не состоялся как писатель, тем чаще искал прибежище в бутылке, тем самым лишь усугубляя и без того напряженную обстановку в семье, и от этого еще сильнее переживал. Само собой, Тэбби сердилась из-за выпивки, но говорила, что понимает».