Мик Джаггер - Филип Норман Страница 25

Как обычно, больше всего на Мика давила мать. Ева Джаггер по-прежнему не в состоянии была серьезно относиться к его пению и со всем своим немалым авторитетом негодовала, ибо пение это наносило урон его занятиям — и его предполагаемой дальнейшей карьере профессионала высокого уровня. От квартиры на Эдит-гроув ее так воротило, что она отказывалась там появляться (в отличие от практичной мамочки Кита, которая регулярно приезжала хорошенько там прибраться). Поскольку Мик упрямо отказывался бросать «Стоунз», Ева позвонила Алексису Корнеру и весьма, по своему обыкновению, прямолинейно осведомилась, в самом ли деле «Майкл», как она решительно продолжала его звать, как певец представляет собой нечто особенное. Корнер отвечал, что так оно безусловно и есть. Внезапно рафинированный голос в трубке несколько умиротворил Еву, однако не убедил.

Пропуски лекций и семинаров в ЛШЭ учащались, необходимость списывать у однокашника Лоренса Айзексона становилась все настоятельнее. Об иной жизни Мика с «Роллин Стоунз» Айзексон имел лишь крайне смутное представление, но не мог не замечать перемен в этом когда-то типичном студенте среднего класса. «Появляясь в колледже, он по-прежнему оставался тих и скромен. Но как-то раз пришел, а у него волосы прядями высветлены. Я тогда первый раз увидел, чтобы парень так делал».

* * *

Когда Клеопатра Силвестер попалась Мику на глаза в клубе «Марки», было ей семнадцать лет, и она еще училась в Кэмденской школе для девочек. Парадокс этих клубов, игравших черную музыку, заключался в том, что туда приходило до крайности мало черных, а если кто и приходил, то в основном мужчины. Зачастую Клео оказывалась в «Марки» единственной чернокожей барышней. Но и без того она притягивала взгляд: высокая красавица, скорее американского типа, нежели британского или карибского, и одета всегда возмутительно — скажем, в самолично сшитой розовой кожаной мини-юбке или в ярко-оранжевом парике.

Жила она в муниципальной квартире в Юстоне, однако происходила из весьма космополитической семьи. Ее мать Лорин Гудар, известная танцовщица вест-эндского кабаре времен Второй мировой, много лет крутила роман с композитором Константом Ламбертом. Крестными отцами Клеопатры стали Ламберт и член парламента, журналист и знаменитый гомосексуал Том Драйберг. Она близко дружила и нередко появлялась в блюзовых клубах с Джудит Броновски, дочерью математика, биолога и телеперсоны Джейкоба Броновски.

Клео впервые увидела Мика с Blues Incorporated; он улыбался и здоровался, но подошел и заговорил, когда уже играл с «Роллин Стоунз». Группа еще экспериментировала со звуком и имиджем и подумывала использовать черные женские подпевки, вроде Raelettes Рэя Чарльза или Ikettes Айка и Тины Тёрнер. Мик попросил Клео найти еще двух чернокожих подруг и прийти на прослушивание как бэк-вокальное трио по названием Honeybees.

Прослушивание устроили в челсийском пабе «Уэзерби Армз», и оно обернулось катастрофой. Клео нашла лишь одну кандидатку, подругу по клубам Джин, у которой не обнаружилось музыкального слуха. Сама Клео пела неплохо, но идея превратить «Роллин Стоунз» в расово и гендерно разнообразный нонет заглохла. Однако с тех пор Клео стала близкой подругой музыкантов и весьма особенным человеком в жизни Мика.

Она и Джин были их самыми преданными поклонницами — «групи» будет слишком грубо — и ходили на все концерты: туда, где группа с легкостью собирала полный зал, вроде «Илингского клуба», и туда, где они по-прежнему боролись с антирок-н-ролльными предрассудками, вроде «Студии 51» Кена Кольера на Грейт-Ньюпорт-стрит. «Иногда в зале сидело человек девять, и Брайан был буквально в слезах, — вспоминает Клео. — Но Мик оставался оптимистом, говорил, что надо продолжать и в конце концов они всех завоюют».

Они с Миком стали встречаться — со всеми атрибутами и всем целомудрием, которые подразумевает это слово, — в кратких перерывах между его лекциями в колледже, ее школьными уроками и ночной жизнью группы. «Ходили в кино, — рассказывает Клео. — Как-то раз Мик раздобыл билеты в театр, но почему-то мы туда так и не попали. Однажды позвонил и позвал с ним и Китом кататься на лодке по озеру в Риджентс-парке. Несколько раз я приходила к нему в ЛШЭ — он там в библиотеке работал». К несчастью, у Клео уже был парень, который не мог не знать, что происходит, потому что жил в одной квартире с прежним коллегой Мика, Длинным Джоном Болдри. Разрыв стал одной из первых иллюстраций того, какую угрозу Мик впоследствии будет представлять для мужской самцовости. Когда Клео зашла в квартиру своего бывшего за какими-то пластинками, он как раз гладил одежду на гладильной доске. Он сунул горячий утюг Клео в лицо и обжег ей лоб, прошипев: «Увидишь Мика — передай ему это от меня».

Клео была не просто красавица — она была потрясающе умна и вспоминает «довольно жаркие» дискуссии с Миком о политике и текущем положении дел. Он даже предлагал ей, когда она вскорости окончит школу, попробовать поступить в ЛШЭ, чтоб они чаще виделись. Она вспоминает его чувство юмора, его склонность пародировать разных людей — вест-индских сотрудников подземки, к примеру, кричавших: «Осторожно, двери!» «В группу как раз пришел Билл Уаймен, и Мик смеялся, потому что Билл из Пенджа». Более поздние истории о его скаредности ставят Клео в тупик. «Со мной он всегда был щедр. Один раз купил мне огромную коробку шоколада, все деньги потратил, даже те, что на автобус, и домой в Челси возвращался пешком».

Его с радостью принимали в юстонской муниципальной квартире, где Клео жила с матерью Лорин, танцовщицей из кабаре периода лондонского Блица, и их пушистой черно-белой кошкой. «Маме он очень нравился, хотя соседи что-то бубнили про то, какой он обросший. Прихожу домой, а они сидят вдвоем и треплются. Мик скакал у нас перед зеркалом, репетировал». Клео, со своей стороны, лишь ненадолго забегала на Эдит-гроув и никогда не оставалась на ночь. О его местообитании она разве что помнит, как «оттирала лабораторные культуры с молочных бутылок».

Квартира Клео стала приютом для всей группы; Брайан, по своему обыкновению, обосновался там как у себя дома и соперничал с Миком за внимание прекрасной Лорин. «Брайан все время брал на руки нашу кошку, гладил ее, — вспоминает Клео. — Когда уходил, бархатный костюм у него был весь в белой шерсти. Он стоял в дверях, а мама его пылесосила. Как-то прогуляли до утра, я повела Мика и Брайана к нам завтракать, а моя подруга повела Кита к себе. Но у нее отец из Нигерии и довольно воинственный. Сказал: „Катайся из моего дома, белый человек“, — схватил копье со стены и выгнал Кита».

«Роллин Стоунз» вечно сидели на мели, а потому не отказывались ни от какой работы, сколь мало ни платили и сколь трудна ни была дорога по снегу и слякоти. Как-то вечером послушать их в «Марки» пришла студентка Художественной школы Хорнси Джиллиан Уилсон (впоследствии она стала куратором калифорнийского Музея Гетти). «В антракте, — вспоминает она, — я подошла к этому губастому типу и спросила, не сыграют ли они у нас на рождественском балу. Он говорит: „Скока?“ Я предложила пятнадцать шиллингов [семьдесят пять пенсов] на нос, и Мик — хотя я тогда не знала, как его зовут, — сказал: „Лады“».

В Художественной школе Хорнси со «Стоунз» — которые, по воспоминаниям Джиллиан Уилсон, играли «что-то около четырех часов» — снова выступал новый барабанщик. Тони Чепмен ушел; Чарли Уоттс, щеголеватый знаток джаза, с лицом как у Бастера Китона, поддался на уговоры Брайана и Мика и вступил в группу, которую до сих пор считал просто «антрактной» (в Blues Incorporated тем самым образовалась вакансия — ее заполнил исступленный человек с морковными волосами по имени Джинджер Бейкер). Невзирая на обширный гардероб и весьма неплохую работу в вест-эндском рекламном агентстве, Чарли до сих пор жил с родителями в арендованном муниципальном «сборном доме» в Уэмбли, графство Мидлсекс. Чарли Уоттс на ударных, Билл Уаймен на басу — ритм-секция сложилась сплошь рабочая, в противоположность двум фронтменам, социально амбициозным представителям среднего класса. В те времена такие вещи значили существенно меньше, чем возможность раздобыть лишний усилок и ударную установку.