Grace. Автобиография - Майкл Д. Робертс Страница 25

По вечерам мы собирались в клубе Sept, который представлял собой Régine нового поколения – традиционное место встреч плейбоев и светских львиц, за исключением того, что его публика на 99% состояла из модной тусовки и геев. Я помню темные банкетки, столики, жавшиеся к стенам, и крохотный квадрат танцпола посередине, где дергалась подвыпившая толпа. Здесь часто бывала Палома Пикассо со свитой из двух своих кавалеров.

В те дни у нас был скромный бюджет, и Карл великодушно предоставлял нам для фотосессий свою впечатляющих размеров квартиру на площади Сен-Сюльпис. Это был роскошный храм в стиле ар-деко – хотя я догадывалась, что непоседе Карлу все это порядком надоело и скоро он переедет в другое место.

В этой квартире я снимала моделей Анжелику Хьюстон и Мари Хелвин с Бэйли, Пэт Кливленд с Бурденом и Кэти Квирк с Хельмутом Ньютоном. В съемке Хельмута – по сценарию «богатая женщина, избалованная жизнью» – участвовала и моя помощница Джули Кавана, которая впоследствии продолжила журналистскую карьеру как лондонский редактор Women’s Wear Daily и автор биографий Рудольфа Нуриева и британского балетмейстера Фредерика Эштона. Она позировала в образе маленькой французской горничной, в накрахмаленном фартуке и с ободком на голове. В это время Кэти вольготно расположилась на шикарном диване Карла, обитом шелком цвета слоновой кости, и ей делала маникюр Джун – настоящая маникюрша жены Хельмута.

Пэт Кливленд мы с Бурденом снимали на фоне изящной лакированной горки 1920-х годов, которая представляла необыкновенную ценность. По мере того как накалялись лампы (а Бурден использовал только высокопрочные вольфрамовые, добиваясь ослепительно яркого освещения), я заметила, что лак на дверце горки начал пузыриться. Я крикнула ассистентам, чтобы отключили электричество. К счастью, пузырь сдулся, и серьезных неприятностей удалось избежать.

Стиль ар-деко переживал второе рождение. Мода полностью погрузилась в ретро. В макияже и одежде безоговорочно правили тридцатые. Губная помада могла быть только цвета спелой сливы или баклажана. Волосы укладывали волнами или закалывали булавками. Лютик стал цветком номер один. Народ ломился в кенсингтонский торговый центр Biba, открытый в здании бывшего универмага Derry & Toms, только чтобы окунуться в атмосферу тридцатых годов. В домах ожила узнаваемая керамика Клариссы Клифф ее оранжево-черного периода. Я уже собрала впечатляющий гардероб красивых винтажных платьев и огромную коллекцию браслетов и булавок в стиле ар-деко с антикварного рынка в Челси и блошиного рынка в парижском Клиньянкуре. Они были сделаны из бакелита – одного из первых видов пластика, который, по слухам, взрывался при экстремальных температурах.

Еще один необычайно модный дизайнер того времени, итальянец Вальтер Альбини, в порыве поразительной щедрости пригласил всю международную прессу в Венецию на показ своей последней коллекции, проникнутой духом тридцатых. Мы прибыли перед самым заходом солнца. Нас на катере доставили в отель Danieli, богатые интерьеры которого напоминали декорации фильма Лукино Висконти «Гибель богов», а номера утопали в душистых цветах гардении. Тем же вечером мы погрузились на гондолы и отправились на площадь Святого Марка, где нас ожидало модное шоу в Café Florian – под звуки струнного квартета и с официантами, чьи волосы были напомажены по моде тридцатых. Меня сопровождал Дэвид Бэйли, и я была одета во все белое – широкое пальто поверх винтажного шелкового теннисного платья 1920-х годов.

С Хельмутом Ньютоном я работала еще в самом начале своей модельной карьеры в шестидесятых. Кто бы мог подумать, что мы встретимся снова уже на съемках для британского Vogue? Был 1973 год, разгар его «бассейнового периода», и у него возникла идея сделать фотосессию в духе слегка декадентской коктейльной вечеринки возле бассейна. Поскольку летние каникулы он проводил в своем маленьком доме в Раматюэле, деревушке на холмах Сен-Тропе, а дальние путешествия не жаловал, мы выбрали в качестве места съемки бассейн неподалеку. Модели приехали заранее, чтобы пару дней позагорать, а мы между тем должны были обсудить привезенные мною вечерние туалеты – надо сказать, не слишком впечатляющие. Приглашенный парикмахер Жан-Луи Давид, чья жена, Даниэль По, была одной из наших моделей, тем временем колдовал над стрижкой Джун Ньютон.

Хельмут внимательно наблюдал за мной, пока я суетилась возле бассейна в открытом купальнике Eres, солнцезащитных очках в стиле пятидесятых и ядовито-розовых виниловых босоножках на высоком каблуке из последней коллекции Ива Сен-Лорана. Наконец он изрек: «Эта история какая-то пресная. Думаю, надо поставить тебя в кадр, чтобы ее оживить». Так мы и сделали. Это странное сочетание – меня, плавающей в бассейне или стоящей у бортика с коктейлем в руке, и моделей, одетых в блестящие вечерние платья и смокинги, – придало фотографии ощущение документальности, которому подражают и сегодня.

У нас с Хельмутом были достаточно доброжелательные отношения, хотя он бывал откровенно груб с другими редакторами и моделями. Он всегда отличался прямолинейностью. В течение двадцати лет нашего знакомства он регулярно спрашивал: «Когда же я смогу снять тебя ню?» Шло время, и, поскольку я все тянула с ответом, он начал добавлять: «Пока не стало слишком поздно». И вот однажды он посмотрел на меня и сказал: «Ну вот, теперь уже слишком поздно».

Мои ассистентки (а я всегда подбирала красивых) получали строгие инструкции: на работу с Хельмутом приходить только в сексуальной обуви на высоком каблуке, ни в коем случае не в кроссовках. Это поднимало ему настроение.

За все годы сотрудничества и общения у нас случилась лишь одна серьезная размолвка, когда я хотела включить одну из его спорных фотографий в книгу моих работ, которую издавал Карл Лагерфельд. Как-то мы с Хельмутом делали серию фэшн-фотографий для американского Vogue с немкой Надей Ауэрманн – платиновой блондинкой, настоящей амазонкой в маленьком черном платье. Когда мы намечали план съемок, он сказал: «Я собираюсь сделать один снимок на сюжет Леды и лебедя. Мне понадобится чучело лебедя, и он будет насиловать Надю». Я молча кивнула, подумав про себя: «Дохлый номер, Анна ни за что этого не допустит». Но уже в следующее мгновение Хельмут обсуждает эту историю с Анной по телефону, и она восклицает: «Хельмут, дорогой, какая блестящая идея!» Так что чучело лебедя срочно отыскивают в парижском магазине таксидермии и за большие деньги привозят в Монте-Карло, при этом Анна между делом замечает: «Ты же понимаешь, я просто хотела ему подыграть». Как бы то ни было, мы все-таки сделали фотографию в расчете на то, что ее никогда и нигде не напечатают. Невероятно, но ее напечатали. Но Хельмут наотрез отказался дать мне разрешение на ее переиздание. Мне же особенно запомнилась другая картинка, которая, к сожалению, не сохранилась на пленке, – как Хельмут распластался на кровати и, засунув чучело лебедя между ног, показывал Наде, как все это должно выглядеть.

Коммерческой ветвью британского Vogue семидесятых был проект Vogue Promotions, который занимал промежуточную нишу между редакционной деятельностью и рекламой. Я им практически не занималась, поскольку отдавала все силы ежемесячным фотосессиям. Но был один проект с участием Ги Бурдена и истинно французским продуктом, голубой пеной для ванны Obao, который я согласилась сделать, и он навсегда остался в моей памяти.