Сергий Радонежский - Николай Борисов Страница 25

Встречаясь с Иваном, княгиня Марья постоянно испытывала чувство, похожее на досаду: новый князь московский казался таким слабым и неуверенным по сравнению с Семеном. Впрочем, это заметила не одна только Марья. У кормила московского корабля оказался человек, пригодный лишь для роли гребца.

Повсеместный разгул «черной смерти», трагический конец великого князя Семена были для Сергия свидетельством силы Божьего гнева, по-прежнему тяготевшего не только над Москвой, но и над всей Северо-Восточной Русью. Вновь и вновь он убеждался: спасти страну могли только «сильные перед Господом» — праведники.

Размышляя о внутренней жизни Сергия, нельзя пройти мимо такого события, как поставление его в священники. Оно было не только фактом его «внешней» биографии, но и одним из самых сильных в жизни радостных переживаний.

Впрочем, не только самый момент рукоположения («хиротонии»), но и весь «переяславский поход», несомненно, глубоко взволновал Сергия. Привыкнув к размеренной жизни в стенах обители, к одним и тем же лицам и картинам, он с особой остротой и свежестью воспринимал открывшийся перед ним огромный мир.

Пройдя около 70 верст по лесным дорогам, Сергий и два сопровождавших его инока вышли наконец к Переяславлю. Лес расступился. Перед ними открылась головокружительная даль. Внизу лежала огромная котловина, склоны которой поросли лесом. Лишь кое-где деревья были сведены, и на полянах зеленели молодые хлеба. На дне котловины раскинулось неоглядное Плещеево озеро. Ветер морщинил его синюю гладь, наполнял паруса рыбачьих лодок.

На южном берегу озера темнела плотная масса бревенчатых построек. Город был оправлен в широкое кольцо стен, тянувшихся по кромке вала. Отчетливо был виден белый кубик собора, островерхая звонница.

Спустившись с холма по тяжелой и для пешего, и для конного песчаной дороге, маковецкие иноки вошли в город. Владыка Афанасий жил на митрополичьем подворье, неподалеку от старого княжеского дворца. Некогда нарядный и обширный дворец, оставшись без хозяев со смертью последнего переяславского князя Ивана Дмитриевича в 1302 году, быстро пришел в упадок. Покосились высокие башни, потускнела позолота шпилей, подгнили столбы широкой галереи — «сеней», тянувшихся вдоль всего главного покоя. Лишь несколько хором, в которых останавливался, бывая в Переяславле, великий князь, поддерживались в относительном порядке. За ними присматривали княжьи наместники. Высокий крытый переход соединял дворец с собором. Через узкую дверь в стене собора князь и его свита попадали прямо на «хоры» — своего рода балкон, устроенный в западной части храма и предназначенный для знати.

Переяславский Спасо-Преображенский собор (сохранившийся и до наших дней) был первым из белокаменных храмов Владимирской Руси. Его построил князь Юрий Долгорукий, заложивший город близ устья реки Трубеж и давший ему имя в честь своей южной столицы. В отличие от Переяславля-Южного новый город стали именовать Переяславлем-Залесским.

Небольшой по размерам собор производил впечатление спокойной, уверенной в себе силы. Его стройный силуэт возвышался над теснившимися вокруг черными избами. Казалось, огромный лебедь опустился из заоблачной выси на древней вечевой площади Переяславля. Еще миг — и он снова взлетит туда, где кружит, ожидая его, белоснежная стая.

Местное предание утверждало, что строили храм иноземные мастера, присланные Юрию Долгорукому его зятем, галицким князем Ярославом Осмомыслом. Обученные всем хитростям «латинского» храмоздательства, они возвели переяславский собор из невиданного в здешних местах строительного материала — аккуратно отесанных квадров белого камня-известняка. По приказу Юрия камень возили на ладьях почти от самых верховий Волги и далее, по речке Нерль Волжская, — в Плещеево озеро.

По странной прихоти заказчика собор поставили не в центре города, а у самого крепостного вала. Впрочем, благодаря этой особенности местоположения его благородный силуэт еще более отчетливо читался на фоне темного, выложенного булыжником внутреннего откоса земляного вала. Снаружи, из-за Трубежа, из-за городских стен, собор был почти не виден. Лишь его золоченый крест едва-едва поднимался над линией заборолов.

Спасо-Преображенский собор был средоточием духовной жизни Переяславля, кафедральным храмом епископа Афанасия. Здесь владыка по праздникам совершал торжественное богослужение, здесь ставил священников и дьяконов.

Афанасий радушно принял гостей. Он много слышал о них, понимал, какую пользу могут принести православному делу на Руси эти молчаливые отшельники, собравшиеся на Маковце.

Выслушав просьбу «старцев» дать им игумена, Афанасий объявил им, что именно Сергий призван стать настоятелем. Когда Сергий и тут стал отказываться, Афанасий строго заметил: «Возлюбленне! Вся стяжал еси, а послушаниа не имаши» (9, 328). Сраженный этим упреком из уст епископа, Сергий сдался.

Не мешкая, епископ Афанасий принялся за дело. После краткого экзамена, который заключался главным образом в том, что поставляемому велено было прочесть на память православный символ веры, Афанасий объявил Сергию, что он готов к принятию сана.

На следующий день рано утром, до начала литургии, Афанасий совершил обряд поставления Сергия в степень иподьякона, то есть «помощника дьякона». Его облачили в стихарь — особого рода одежду, род хитона, усвоенную дьяконам и иподьяконам. Затем епископ, стоя перед дверьми, ведущими в северную часть алтаря («жертвенник»), возложил руку на голову поставляемому и прочел соответствующую молитву. После этого, согласно ритуалу, новый иподьякон, взяв в алтаре рукомойник, возливал воду на руки епископу. Обряд поставления в иподьякона при необходимости мог быть соединен с другим обрядом — рукоположением в дьякона. Именно так произошло с Сергием. Став иподьяконом, он принимал участие в совершении литургии вместе с другими иподьяконами до того момента, когда по уставу полагалось приступить к поставлению дьякона. Этот обряд был как бы «вставкой» в чинопоследование литургии. Два дьякона, взяв Сергия под руки, ввели его в алтарь, подвели к престолу. Здесь его ожидал Афанасий. Встав на правое колено и преклонив голову, Сергий замер. Наступил миг, когда благодать Святого Духа от епископа должна была перейти к нему. Владыка возложил правую руку на голову Сергия, прочел положенную молитву. Затем он опустил на плечо Сергия главный атрибут дьяконского сана — орарь. Этим греческим словом обозначалась вышитая крестами длинная лента из плотной ткани, которую дьякон носил на левом плече. Подобно тому как сам дьякон во время богослужения символизировал собою ангела, орарь означал ангельские крылья. В наиболее торжественные моменты дьякон приподнимал орарь тремя перстами.

Обряд поставления подходил к концу. Сергий поцеловал руку епископа, взял рипиду — своего рода опахало, которым дьякон должен был в ходе литургии взмахивать над святыми дарами, — и стал в ряды других дьяконов, окружавших владыку.

Сергий мог стать полноправным игуменом, лишь имея сан священника. Не откладывая, Афанасий уже на другое утро совершил и этот обряд. Вновь во время литургии Сергий был введен в алтарь и встал на колени перед престолом. На этот раз он преклонил не одно, а оба колена. Афанасий трижды перекрестил его, возложил руку на голову и прочел молитву. Потом он перекинул вперед свисавший на спину конец дьяконского ораря, превратив его таким образом в епитрахиль — главную часть облачения священника. Согласно церковным правилам без епитрахили — широкой, вышитой крестами полосы ткани — священник не имел права совершать богослужение и даже входить в «царские врата» — центральные двери иконостаса. Орарь иподьякона и дьякона, епитрахиль священника и омофор епископа символизировали полученную ими при поставлении Божественную благодать.