Император Николай II и заговор генералов - Виктор Кобылин Страница 25

Мириэль Бьюкенен, дочь английского посла в России, пишет в своих воспоминаниях следующее: «О том, что центральные державы были уверены в нейтралитете Англии в возникшем конфликте, ясно свидетельствовали слова одного австрийского дипломата, который посетил меня в эти критические дни. Он был очень удивлен, когда я ему заявила, что все мои симпатии находятся на стороне России. “Но Англия не предпримет никаких решительно шагов, – ответил он мне. – Ее соглашение с Россией и Францией носит условный характер. Англия никогда не примет деятельного участия в ссоре из-за Сербии”» (Мириэль Бьюкенен «Крушение Великой Империи»).

И затем после объявления уже войны Германией, когда Англия еще не выступила, боясь, что еще можно уладить военный конфликт мирным путем, а затем, когда была пущена в ход военная машина всех участников, нашла предлог для выступления (нарушение нейтралитета Бельгии), дочь посла пишет: «В течение всего следующего дня мы жили в атмосфере крайнего нервного напряжения, являвшегося следствием неопределенности и неуверенности в вопросе: “Что предпримет Англия?” – вопрос, на который трудно было ответить. Драгоценные дни проходили, а кругом раздавался шепот, что Англия всегда склонна к колебаниям, ждет последней минуты, взвешивает все шансы за и против, вместо того, чтобы принять определенное решение. И наконец, 8 августа, в пять часов утра, моя мать разбудила меня со словами: “Пришла… Пришла телеграмма из Англии! В ней сказано: “Война с Германией! Действуйте”» (там же). И английский посол стал “действовать”.

Но то были англичане; им, конечно, были дороже всего интересы Англии. Но вот отзыв русского о Вильгельме и нашем Государе: «Вильгельм начал обходить присутствующих. Я не спускал с него глаз. Как сейчас, помню его пристальный, испытывающий, как бы пронизывающий взгляд. Он как будто впивался в каждого, стараясь выпытать, выжать от него все, что можно. Решительностью, смелостью, задором, даже, пожалуй, надменностью и дерзостью веяло от него. Видно было, что этот человек все хочет знать, всем в свое время воспользоваться и все крепко держать в своей руке. Невольно вспомнился наш Государь робкий, стесняющийся, точно боящийся, как бы разговаривающий с ним не вышел из рамок придворного этикета, не сказал лишнего, не заставил его лишний раз задуматься, не вызвал его на тяжелые переживания» («Воспоминания» т. I., о. Г. Шавельский).

Отзыв этот вряд ли можно назвать добрым. Но об авторе этих «Воспоминаний» еще придется говорить не раз. Приведу пока что выдержку из рецензии на «Воспоминания» из «Часового», № 353: «автор – священник и это уже одно требовало бы у него известной снисходительности к людям. Он, наоборот, жесток к ним». Мне придется еще много раз цитировать подробные суждения многих участников русского лихолетия.

О личных переживаниях Государя перед войной подробно пишет А. Вырубова, имевшая возможность наблюдать вблизи все события этих дней: «Дни до объявления войны были ужасны; видела и чувствовала как Государя толкают: война казалась неизбежной. Императрица всеми силами старалась удержать его, но все ее убеждения и просьбы ни к чему не привели. Играла я ежедневно с детьми в теннис; возвращаясь заставала Государя бледного и расстроенного. Из разговора с ним я увидела, что он считает войну неизбежной. Он утешал себя, говоря, что война укрепит национальные чувства, что Россия после войны станет еще более могучей и т. д. В это время пришла телеграмма от Распутина из Сибири, где он лежал раненный, умоляя Государя: “не затевать войну, что с войной будет конец России и им самим и что положат до последнего человека”. Государя телеграмма раздражила, и он не обратил на нее внимания. Когда была объявлена общая мобилизация, Императрица ничего не знала. Кабинет Государя отделялся от комнаты Императрицы только маленькой столовой. Я слышала, как они около получаса громко разговаривали; потом она пришла обратно, бросилась на кушетку и обливаясь слезами, произнесла: “Все кончено, у нас война, и я ничего об этом не знала”. Государь пришел к чаю мрачный и расстроенный, и этот чай прошел в тревожном молчании. Последующие дни я часто заставала Императрицу в слезах. Государь же был лихорадочно занят. Императрица же до последней минуты надеялась, что можно предотвратить войну. 19 июля вечером, когда я пришла к Государыне, она мне сказала, что Германия объявила войну России; она плакала, предвидя неминуемые бедствия» (А. Танеева (Вырубова) «Страницы из моей жизни»).

А вот что пишет о причинах возникновения войны Великий князь Александр Михайлович: «Причиной мирового конфликта являлись соперничество Великобритании и Германии в борьбе за преобладание на морях и совокупные усилия “военных партий” Берлина, Вены, Парижа, Лондона и С.-Петербурга.

Если бы Принцип не покушался на жизнь австрийского эрц-герцога Франца-Фердинанда, международные сторонники войны изобрели бы другой повод.

Вильгельму II было необходимо, чтобы война началась до выполнения русской военной программы, намеченной на 1917 год.

Император Николай II сделал все, что было в Его силах, чтобы предотвратить военные действия, но не встретил никакой поддержки в своих миротворческих стремлениях в лице своих ближайших военных сподвижников – военного министра и начальника Генерального штаба. До полуночи 31 июля (нов. ст.) 1914 года британское правительство могло бы предотвратить мировую катастрофу, если бы ясно и определенно заявило о своем твердом намерении вступить в войну на стороне России и Франции. Простое заявление, сделанное по этому поводу Асквитом и сэром Эдуардом Греем, умиротворило бы самых воинственных берлинских юнкеров. Протест против нарушения нейтралитета Бельгии, заявленный британским правительством тремя днями позднее, говорил скорее о человеколюбии, чем звучал угрозой. Англия вступила позже в войну, не потому что свято чтила незыблемость международных договоров, но скорее всего из чувства зависти в отношении растущего морского могущества Германии. И я думаю, что, если бы президент Вильсон понял бы до начала мировой войны, что “ради справедливости и мира”, Америка должна будет выступить на стороне Франции и России, если бы он твердо объявил Германии об этом решении, – война была бы предотвращена» (Вел. кн. Александр Михайлович «Книга Воспоминаний»).

Вот те скрытые причины, которые вовлекли Россию в войну. И прав был Н. Павлов, когда он писал, что война была предрешена уже значительно раньше международным заговором, использовав военные круги Германии и чванного, совсем неумного и настоящего «фельдфебеля» по внешности и манерам, который так импонировал русскому протопресвитеру Армии и Флота. Впрочем, говорят, что о вкусах не спорят.

Во всех мемуарах, во всех описаниях начала войны говорится о необыкновенном энтузиазме, о тех внезапных демонстрациях патриотизма и радостного возбуждения, которое охватило все общество. Кричали «ура», пели народный гимн и опускались на колени, когда Государь выходил на балкон. Забастовки прекратились сразу, и все ликовали. Совершенно необходимо остановиться подробнее на этом явлении. Почему вдруг далеко не патриотически настроенное общество, Государственная Дума, даже совсем левые круги пришли в восторг? Было ли это подлинным патриотическим подъемом или чем-то совсем другим? Постараемся во всем этом разобраться.