Я – снайпер. В боях за Севастополь и Одессу - Людмила Павличенко Страница 25

Так что «Жан Жорес», на который погрузился наш медсанбат вместе со штабом 25-й дивизии и некоторыми другими ее частями (в частности – 69-й артполк, 99-й гаубичный полк, 193-я зенитная батарея), предстал передо мной в виде высокого длинного черного борта, отвесно поднимающегося над причалом. Над ним белела надстройка со шлюпками и толстой дымовой трубой, украшенной красной полосой и нарисованными на ней желтыми серпом и молотом. На мостике находился капитан – рослый плечистый мужчина в черной морской фуражке с золотым «крабом» над козырьком. Он направил всех раненых в столовую экипажа. Автомашины и гаубицы по его приказу опустили в трюмы № 1 и № 2, расположенные в носовой части сухогруза. Четыре зенитные пушки он оставил на верхней палубе, разумно полагая, что они пригодятся при отражении атак немецкой авиации во время перехода от Одессы к Севастополю.

В столовой экипажа мне удалось занять место у большого иллюминатора. Отсюда была видна почти вся Новая гавань. Столпотворение на ее молах мало-помалу прекращалось. Войска переходили с берега на суда. Три теплохода, «Жан Жорес», «Курск» и «Украина», каждый грузоподъемность в пять – шесть тысяч тонн, планомерно размещали людей и технику на своих палубах и в трюмах.

Примерно в десять часов вечера 15 октября 1941 года буксиры начали отводить наш сухогруз от причальной стенки. Затем заработали дизельные двигатели судна. «Жан Жорес», вздрогнув, сам начал движение в открытом море. Непроглядная тьма обступила его. Одесский порт уплывал вдаль желто-алой точкой. Там горели огромные портовые склады. Видимо, тушить пожар было некому да и незачем. Мы оставляли город противнику, но не сомневались, что вернемся.

Утром, после завтрака, я поднялась на верхнюю палубу. Дул слабый ветер, качка почти не ощущалась. Солнце выглянуло из-за туч. Его лучи заскользили по мелким волнам, вспыхивая белыми, яркими отблесками. Бесконечная морская равнина расстилалась по обе стороны от «Жана Жореса». Одесский берег исчез, как мираж в пустыне.

Прислонившись плечом к металлической стене судовой надстройки, я полой шинели закрылась от ветра, вытащила из кармана серебряный портсигар с папиросами, щелкнула зажигалкой и вдохнула горьковатый дым. Трофейный портсигар – это все, что осталось у меня на память от лейтенанта Андрея Александровича Воронина. Отшумели, отгремели эти незабвенные бои: у Беляевки, у Гильдендорфа, у Татарки. Каждый из них прибавлял крупицу армейского опыта, чему-то учил. Можно сказать, что солдатской смекалке, терпению, стойкости. Но не только. Приходило понимание того, что такое есть человек на войне.

Мои размышления прервал грозный окрик сверху:

– Товарищ! На теплоходе разрешается курить только в отведенных местах!

– Подскажите, где это место? – я подняла голову.

Опершись на поручни капитанского мостика, на меня смотрел вахтенный штурман – третий помощник капитана, человек лет тридцати, в морской кожаной куртке и черной фуражке. Лицо у него поначалу было весьма суровое. Наверное, он собирался задать хороший нагоняй сухопутному бездельнику, то есть мне. Но моряк не ожидал, что здесь в солдатской шинели и пилотке, с перебинтованной головой может быть женщина. Сначала он растерянно замолчал, потом улыбнулся и совсем другим, более вежливым тоном сказал:

– Это место – на юте, то есть на корме.

– Нет, я туда не пойду, – сделав последнюю затяжку, я бросила недокуренную папиросу за борт.

– Вы из госпиталя? – моряк продолжал меня рассматривать.

– Да, из медсанбата.

– А ранены где?

– В бою под деревней Татарка.

– Выносили из-под огня пострадавших бойцов? – поинтересовался он, вероятно, не допуская мысли, что женщины в армии могут участвовать в боевых действиях наравне с мужчинами.

– Вроде того, – я пожала плечами, не собираясь рассказывать ему о своей снайперской службе.

– Хотите посмотреть на наш караван в бинокль? – штурман явно хотел продолжать знакомство. – Поднимайтесь по трапу. Отсюда вы увидите почти все корабли…

Для начала моряк любезно объяснил мне, как надо пользоваться биноклем. Призматический, с шестикратным увеличением полевой бинокль является предметом обязательным для снаряжения сверхметкого стрелка. Но я внимательно выслушала объяснения и задала несколько вопросов. В самом деле, санинструктор не может знать устройства такой вещи.

Наконец, бинокль оказался у меня в руках, и я заглянула в его окуляры.

Двухмачтовая громада крейсера «Червона Украина», выкрашенная шаровой краской, стремительно приблизилась. Носовое орудие, довольно высокая надстройка, три трубы, восемь бортовых пушек большого калибра. Мощный, красивый корабль, настоящая гордость Черноморского флота. Никто не знал тогда, что действовать ему осталось недолго.

«Червона Украина» и крейсер «Красный Кавказ» шли впереди, четко выделяясь на фоне голубого неба. Крейсера могли развивать скорость до 60 км в час, но утром 16 октября двигались в три раза медленнее, примеряясь к ходу других судов каравана. Эсминцы «Бодрый» и «Смышленый», три тральщика, две канонерские лодки и один сторожевик охраняли крупные транспорты вроде нашего «Жана Жореса», а также – «Украину», «Курск», «Калинин», «Котовской», «Василий Чапаев».

Пока я разглядывала суда в бинокль, штурман коротко описывал их: водоизмещение, силовая установка, размеры. С особым увлечением он заговорил о своем любимом «Жане Жоресе». Я узнала много интересного. Например, что теплоход построен в Ленинграде, на Северной судостроительной верфи в 1931 году, в серии с тремя другими ему подобными судами, и затем совершил путешествие вокруг Европы, поскольку был приписан к Черноморскому пароходству. В 1934 году «Жан Жорес» из Генуи доставил в СССР знаменитого писателя Максима Горького и его семью. Потом ходил в Нью-Йорк, перевозил разнообразные грузы в Италию, Францию и на Кавказ, в Батуми. Эта весьма содержательная беседа на мостике закончилась приглашением на чашку чая в кают-компанию и представлением друг другу. Моряка звали Константин Подыма, он родился в городе Новороссийске.

Только выпить чаю мы не успели.

Около одиннадцати часов утра, когда караван проходил мимо Тендровской косы, его атаковала первая группа вражеских бомбардировщиков. Однако наши суда прикрывали несколько пар истребителей «И-153», «И-16» и «Як-1». Они смело бросились навстречу немецким двухмоторным «Юнкерсам-88» и одномоторным пикирующим «Юнкерсам-87», или «лаптежникам», как у нас их называли из-за неубирающихся шасси. В воздухе завертелась настоящая карусель из летающих и ревущих моторами машин, сопровождаемая треском пулеметных очередей, залпами зенитных орудий и взрывами бомб, которые фрицы сбрасывали в море. Наши «ястребки», рискуя попасть под огонь собственной артиллерии, не давали им вести прицельное бомбометание, а также завязывали бои с немецкими истребителями «Мессершмитт-109», которые защищали тяжелые неповоротливые бомбардировщики.

Один из фрагментов этого боя разыгрался прямо рядом с нашим теплоходом. «Юнкерс-87», сбитый меткой очередью краснозвездного «ястребка», задымил, круто пошел вниз и плашмя ударился о воду примерно в метрах десяти от нашего судна, однако погрузился в морскую пучину не сразу. Мне показалось, я видела лицо пилота, искаженное гримасой ужаса. Волна, поднявшаяся от падения самолета, сильно качнула «Жан Жорес» вправо, но судно, имевшее сто одиннадцать метров в длину, быстро выпрямилось. Команда его громким и дружным криком «ур-ра!» приветствовала победу советского летчика.