Кукловоды Третьего рейха - Валерий Шамбаров Страница 25

Сталин все это выполнил буквально. Только вместо названия «кооперация», которое дискредитировало себя в период нэпа, он использовал слово «коллективизация», хотя в принципе это синонимы. Средства производства оставлялись за государством — техники было мало, она сосредотачивалась в машинно-тракторных станциях, способных обслуживать по несколько колхозов.

Первые результаты вроде бы обнадеживали. Успешно возводились промышленные объекты. Относительно сельского хозяйства ЦК констатировал, что темп коллективизации «превзошел самые смелые ожидания». Планы индустриализации и коллективизации корректировались в сторону повышения. В декабре 1929 г. было постановлено: к весне 1930 г. вовлечь в колхозы 34 % крестьянских хозяйств. А 5 января постановление ЦК определило: «Коллективизация зерновых районов может быть в основном закончена осенью 1931 г. или, во всяком случае, весной 1932 г.». Ставилась и задача «ликвидации кулачества как класса». В деревню были направлены 25 тыс. рабочих для организации колхозов [45].

Но вылилось это в катастрофу. Низовое партийное руководство рьяно бросилось перевыполнять директивы. А «двадцатипятитысячники» оказались не лучшего сорта. Заводские парторганизации отряжали таких, кто самим был не нужен. Бездельников, горлопанов, сомнительные личности. Получив власть над крестьянами, они развернулись вовсю. Отбирали скотину, птицу, имущество. А крестьяне, загоняемые в колхозы, сами резали скот, чтобы хоть попользоваться мясом. Живность, которую удавалось «обобществить», подыхала без кормов и присмотра, потому что новоиспеченные председатели руководить большими хозяйствами не умели. Инвентарь ломался, ценности разворовывались — и нередко самими председателями или их подручными.

А параллельно шло раскулачивание. Сплошь и рядом к кулакам причисляли любых зажиточных крестьян, середняков. В некоторых районах придумывали собственные критерии: если в семье нет коровы, это бедняки, если есть — середняки, а если две коровы — уже кулаки. У таковых конфисковали нажитое добро и отправляли в ссылки. Ну а для бедняков или середняков, протестующих против коллективизации, ввели термин «подкулачник». Эта вакханалия вызвала бунты. Секретарь Центрально-Черноземного обкома Варейкис писал: «В отдельных местах толпы выступающих достигали двух и более тысяч человек… Масса вооружалась вилами, топорами, кольями, в отдельных случаях обрезами и охотничьими ружьями». В 1930 г. произошло 1300 крестьянских восстаний и волнений, охвативших 2,5 млн. человек. Были столкновения, вызывались войска. Но и красноармейцы были выходцами из крестьян, повиновались плохо.

Сталин запретил бросать на подавление воинские части. Разослал органам ОГПУ секретную телеграмму: «Сопротивление крестьян перерастает в повстанческое движение, обстановка грозит гибелью, употреблять Красную армию для подавления повстанцев — значит идти на разложение ее ввиду подавляющего крестьянского состава и оголить границы СССР». Чаще обходились иначе. Выжидали, когда бунтующие толпы «выпустят пар» и разойдутся, а потом в деревню наезжали команды ОГПУ и арестовывали самых активных.

Иосиф Виссарионович пытался выправить и безобразия, которые приводили к таким последствиям. За его подписью 30 января 1930 г. вышла директива ЦК, требовавшая не увлекаться раскулачиванием: «…ЦК разъясняет, что политика партии состоит не в голом раскулачивании, а в развитии колхозного движения…». 2 марта вышла статья Сталина «Головокружение от успехов», осудившая погоню за цифрами, безграмотное реформаторство и фактическое ограбление крестьян. А следом ЦК принял суровое постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении»: «ЦК считает, что эти искривления являются теперь основным тормозом дальнейшего роста колхозного движения и прямой помощью нашим классовым врагам». Разъяснялось, что колхозы должны создаваться на добровольной основе, убеждением, а не насилием. При участии Сталина был разработан и опубликован примерный устав сельскохозяйственной артели. Предусматривалось оставлять крестьянам приусадебные участки, не обобществлять мелкий скот, птицу и т. п. [50]

Кстати, выяснилось, что особенно усердно громили деревню… троцкисты. Когда был взят курс на коллективизацию и раскулачивание, они заговорили, что партия наконец-то обратилась к их старым идеям! Взялись воплощать, засучив рукава. А когда за «искривления» стали снимать с постов и наказывать, они обиделись, даже публиковали в газетах протесты — дескать, мы-то старались, и нас же крайними объявляют! Но насчет раскулачивания историки Д. Волкогонов и С. Семанов обнаружили еще одну особенность. По республикам, краям, областям рассылались разнарядки, какое количество людей надо раскулачить и депортировать. Но рассылались они не партийными органами, а ОГПУ [23]. ЦК имел к этому лишь косвенное отношение — если Ягода и его люди докладывали. А мы уже видели, докладывали не всегда.

Кстати, затем в зарубежных и российских либеральных источниках внедрялись совершенно фантастические цифры раскулаченных и версии о их судьбе. Запустил эти цифры Черчилль в годы «холодной войны». Ссылаясь на самого Сталина, сокрушался в мемуарах о 15 миллионах крестьян, вымерших в сибирской тундре. Конечно, это дело вкуса, но я бы Черчиллю доверять не стал. Реальные цифры выглядят не в пример скромнее. Так, на Средней Волге предписывалось в 1930 г. раскулачить и направить в лагеря 3–4 тыс. человек, просто выслать 8—10 тыс. На Украине на лагеря обрекались 15 тыс., на высылку — 30–35 тыс. [113]. Для Северо-Кавказского края, включавшего Дон, Кубань, Терскую губернию, северокавказские национальные автономии, предусматривалось заключение в лагеря 6–8 тыс. человек и высылка 20 тыс. Правда, раскулачивания и депортации осуществлялись и в 1931, 1932 гг.

Общее число переселенных крестьян составило не 15, а 3,5–4 млн., и списывать их в погибшие нет никаких оснований. Например, из Северо-Кавказского края в 1931—32 гг. выселили 38 тыс. семей (172 тыс. человек). Из них 12 тыс. переселили внутри региона — в другие районы или города, а 26 тыс. семей отправили на Урал. Раскулаченные превращались в строителей. Именно их руками возводились промышленные гиганты первой пятилетки — Днепрогэс, Магнитка, Турксиб. Допустим, в Магнитогорске 40 % строителей и будущих рабочих металлургического комбината составились из «спецпереселенцев».

В целом же, процессы в Советском Союзе протекали совершенно неоднозначные. С одной стороны, государство укреплялось. Ударным трудом и в короткие сроки оно выползало из разрухи и отсталости, куда было отброшено гражданской войной и большевистскими экспериментами. Сельское хозяйство выходило на современный и эффективный уровень. Но все это осуществлялось с чудовищными перекосами, издержками и потерями. Мало того, наряду с созидательными программами возобновились и разрушительные. Усиливалась и развивалась вроде бы Советская Россия — но в ее руководстве по-прежнему задавали тон силы, ненавидящие и отрицающие саму Россию.

С 1929 г., в то же самое время, когда громилась деревня, развернулась вторая волна гонений на Церковь. Всю страну охватили антирелигиозные акции. Для молодежи организовывались буйные богоборческие шабаши с факелами, шествиями, плясками, кощунственными песнями и частушками. В Ленинграде в рождественский сочельник учинили «ночь борьбы с религией» и арестовали всех, кого застали в церквях. На Кубани под Рождество закрыли церкви, устроив в них молодежные вечеринки. В Оренбуржье на Пасху комсомольцы закидывали камнями крестный ход, подожгли одну из станиц, чтобы сорвать праздничную службу. В ходе кампании было закрыто 90 % храмов, которые еще оставались действующими после погрома 1922–1923 гг. Их передавали под хозяйственные нужды или разрушали, как было с храмом Христа Спасителя [140].