Хозяйка замка Едо - Ясуси Иноуэ Страница 25

Последние минуты жизни воина, однажды сказавшего ей, что он готов умереть ради того, чтобы она, Тятя, и её семья могли спокойно жить в Китаносё, внезапно показались девушке величественными и достойными восхищения.

Весь день она только и делала, что вспоминала о Моримасе Сакуме, а в вечерних сумерках, сидя на энгаве, пролила наконец по молодому воину, который при жизни не видел от неё ничего, кроме равнодушия и холодности, горькие слёзы — те самые, что не выплакались ни по бедной матушке, ни по отчиму.

Охацу, Когоо и все дамы из окружения княжон, сопровождавшие их со дня приезда в Китаносё, считали, что, если бы не Моримаса, войска клана Сибата не были бы разбиты. Они винили молодого полководца во всех бедах, однако Тятя их мнения не разделяла. Пусть Моримасой владело безрассудство юности, пусть он сделал ошибку, но Кацуиэ был приговорён к поражению самой судьбой и потерпел бы его рано или поздно. Этот человек, её отчим, просто не мог тягаться с Хидэёси, точно так же как её отец Наримаса никогда бы не сумел выстоять против Нобунаги. Пережившая две осады, видевшая своими глазами гибель двух замков. Тятя, которой никто не преподавал ни тактику, ни стратегию, постигла ратное дело сама и научилась хладнокровно оценивать воинскую доблесть и шансы противников на победу.

Лето в том году выдалось переменчивое. В седьмую луну на Киото, Микаву и Хитати обрушились проливные дожди, реки вышли из берегов и множество крестьянских лачуг унесло половодьем. В следующем месяце настал черёд Суруги. Когда разлетелись вести о муссонных ливнях в этом княжестве, северные земли уже остудило дыхание осени. Небо сделалось щемяще синим и прозрачным, воздух обрёл живительную прохладу. Для трёх сестёр это была первая северная осень, её горьковатый привкус казался им непривычным и нагонял тоску.

Пока осень набирала силу, начали распространяться слухи о том, что грядёт новое кровопролитие. На сей раз рассорились Хидэёси и Нобукацу, восстали друг на друга, и к концу года ожидалась беспримерная битва, в которой должны были передраться их сторонники, все как один вассалы клана Ода.

Словно в подтверждение этих слухов в замке Футю закипела непривычная ажитация, каждый день приезжали и снова куда-то уезжали знатные воины.

С восходом одиннадцатой луны трёх самураев из Футю отрядили в Осаку на открытие нового замка, возведённого по приказу Хидэёси. Строительство, принявшее невиданный размах, уже было почти закончено, и полководец собирался в ближайшем будущем перенести свою ставку из Ямадзаки в Осаку.

Три посланника вернулись в Футю к середине того же месяца. Один из них поделился с княжнами неожиданной новостью, касавшейся их кузена Такацугу Кёгоку, о котором они ничего не знали со времени его бегства из Китаносё. Оказалось, что Хидэёси сменил гнев на милость, прекратил преследование, и Такацугу теперь преспокойно живёт в замке Вакаса.

Девушки с самого начала не сомневались, что он будет искать прибежища в этой провинции — его сестра Та-суко вышла замуж за тамошнего князя Гэммэя Такэду, и вполне логично было бы попросить у неё поддержки. Но на деле обстоятельства были куда сложнее. Из уст воина, побывавшего в Осаке, княжны услышали, что Хидэёси велел казнить Гэммэя Такэду за участие в заговоре Мицухидэ Акэти сразу после событий в Хоннодзи. Стало быть, кров и защиту Такацугу нашёл у вдовы…

Весть о том, что кузен преспокойно живёт в провинции Вакаса, совсем рядом с Футю, была для трёх княжон весьма неожиданной. Но куда удивительнее было узнать, что Тасуко вскорости должна переехать в Осакский замок и стать наложницей Хидэёси, а Такацугу предстоит вступить во владение землями в провинции Оми!

Тот же осведомлённый воин добавил, что у Тасуко и её покойного супруга были двое сыновей и дочь, но судьба их неизвестна и что в народе о наследниках клана Кёгоку ходит множество слухов. Если уж подобные слухи достигли ушей человека, и месяца не пробывшего в Осаке, нетрудно сделать вывод, что Тасуко и Такацугу служат темой для пересудов всему городу, решила Тятя. Легко также себе представить, какие комментарии люди отпускают на их счёт. Едва ли эти отзывы можно сравнить с тем, что говорят о казнённом Моримасе Сакуме. Тасуко сделалась наложницей заклятого врага, убийцы своего мужа, а Такацугу воспользовался этим, чтобы спасти собственную шкуру, — вот о чём шепчутся горожане.

Три сестры отнеслись к рассказу о кузенах по-разному.

— Какая мерзость, — фыркнула Когоо, открыто продемонстрировав презрение к Такацугу и его сестре. Затем с таким видом, будто она больше не в состоянии выслушивать подобные гнусности, поднялась, молча надела гэта [55]и вышла в сад, над которым кружились лёгкие снежные хлопья.

Охацу внезапно расхохоталась, но улыбка на её лице быстро уступила место холодному суровому выражению.

— Он же говорил, что останется в живых любой ценой. Вот и остался, — заявила средняя сестра и, словно желая защитить кузена от презрения младшей, добавила: — Я рада, что он жив. Ведь и мы тоже только тем и занимаемся, что выживаем, верно?

У Тяти насчёт Такацугу были свои соображения. Она не спешила ни одобрять, ни осуждать его поступки, потому что поняла: Такацугу действительно готов на любые жертвы и уступки ради собственной жизни, а жизнь ему нужна для того, чтобы восстановить былое могущество дома Кёгоку. Она предчувствовала, что нынешние перемены в его судьбе позволят ему приблизиться к цели. Всё это лишь подтверждало то, что когда-то ей сказал Удзисато Гамоо: Такацугу неведом стыд, он никогда не станет смывать свой позор кровью и воспользуется любыми средствами в служении на благо поверженному клану Кёгоку. Тятя вспомнила тот вечер, когда Такацугу появился в Китаносё. Он намекнул ей, что остался в живых только ради неё. Как же она была разочарована, каким презрением прониклась к нему! А вдруг она его недооценила? Вне всяких сомнений, это было признание в любви, но с какой целью? Ведь Удзисато прав: Такацугу не из тех, кто станет проявлять щепетильность при выборе средств для восстановления утраченной славы своего рода, а стало быть, если для осуществления замыслов ему нужно жениться на старшей дочери Асаи, он так и сделает, и чувства тут ни при чём — позволил же он родной сестре стать наложницей Хидэёси…

«Но уже слишком поздно», — сказала себе Тятя, не слишком-то отчётливо осознавая, для чего именно поздно. Некогда трепетавший в ней огонёк, вспыхнувший после первой встречи с двоюродным братом, угас и никогда не разгорится. Священный страх, смешанный с уважением, от которого она, ещё ребёнком, вздрагивала при упоминании о великом доме Кёгоку из провинции Оми, остался где-то там, на пути несчастий и скорби, пройденном за десять лет. И вместе со страхом навечно сгинул интерес, который она питала к личности Такацугу.

Сейчас её куда больше занимала судьба Тасуко. Тятя даже испытывала своего рода жестокую радость при мысли о том, что эта женщина будет услаждать ласками мужчину, повинного в смерти её супруга и исчезновении её детей…