Кучум - Вячеслав Софронов Страница 25

Отец, перед уходом в монастырь, оставил все на старшего Якова, а тот указал братьям на варницы, прикинув, чтоб было по-честному, предложил вести хозяйство совместно, но рабочих и дворовых людей поделить поровну. Григорий согласился, а Семен, отмолчавшись, как обычно, уехал к себе, где и раньше проживал и теперь наезжал лишь по приглашению братьев, когда случалось решать дела, требующие присутствия всех Строгановых.

— Сперва угощения отведаем, что хозяйка моя сготовила, или о делах поговорим? — спросил на правах хозяина дома Яков Аникитич. Все переглянулись, пожав плечами, предоставив хозяину решать по своему усмотрению порядок встречи, и он, поскребывая косматую бороду, мигнул появившейся в дверях Евфимии Федоровне, указал гостям на лавки вдоль стен.

— Тогда потолкуем без посторонних ушей, а потом уж и откушаем, коль хозяйка на стол подаст.

— Давай поговорим, потолкуем, — Григорий Аникитич первым, чуть прихрамывая, заковылял к лавке, сделав знак Никите, чтоб садился с краю от взрослых, — пущай и мой посидит, послушает, о чем взрослые речь ведут. Глядишь, на пользу пойдет…

— Пущай посидит, коль скучно не станет, — повел кустистыми бровями Яков Аникитич, — а скучно быть не должно. Интересные новости с Москвы привезли, — он занял свое место в центре под образами, Григорий Аникитич сел от него по правую руку, Семен умастился на краешке лавки напротив, а Максим и Никита сели чуть в сторонке, ерзая на узкой скамье.

— Ты грамоту царскую достань, достань, — засуетился Григорий Аникитич, бросая взгляды на небольшой ларец, стоявший на лавке подле старшего брата.

— Придет время, достану, — обрезал тот, — хочу сперва о делах московских всем рассказать. А дела там такие, что не приведи Господь. Казни чуть не каждый божий день. Прогневался царь Иван Васильевич на бояр своих и лютует крепко…

Семен открыто зевнул, не спеша перекрестил рот, давая понять, что ему нет дела до тех казней, своих забот по горло.

— Ты пожди, Семка, зевать, пожди. Назеваешься еще, как обо всем услышишь, — налился моментально гневом Яков Аникитич, но, кашлянув в кулак, справился с собой и продолжал уже спокойнее, — а дело наше худое…

— Чего, и нас казнить приказал? — насмешливо спросил Семен. — Так чего он вас обратно отпустил? Может, сюда палачей пришлет? Так они нас не скоро сыщут. Леса кругом темные, непроходимые.

— Тьфу на тебя, паршивца, — не сдержался Яков Аникитич, — ты дашь слово сказать? Хватит юродствовать! Дело наше тем худо, что отец наш освобождение от податей выхлопотал когда еще, а теперь срок выходит. Скоро по полной мере платить начнем. Пробовали мы с Григорием лазейку к царю найти, чтоб новую отсрочку выхлопотать, срок продлить, да ее вышло. Так что думать на как быть…

— Как быть, как быть, — передразнил его Семен платить надо. Вот как быть. Ты у нас старший, вот и думай. Голова-то эвон какая.

— Я уж давно все продумал, в уме прикинул и в Москве нашел нужного человека, пока ты здесь по лесам гоняешь, за девками ухлестываешь…

— А тебе кто мешает, — вполголоса проговорил Семен, но брат не расслышал его и продолжал, самодовольно оттопырив нижнюю губу.

— Вызнали мы, что при царе первый его советчик ныне Годунов Борис Федорович. Как царь всех бояр и ближних людей порешил, то он, почитай, один и остался. Батюшку нашего покойного, царство ему небесное, он говорит, неплохо знал. Вот и шепнули мне, мол, встреться, перетолкуй с Борисом Годуновым. Он все с полуслова понимает, через него и к царю попасть можно. Ну встретились мы, перетолковали… Твердо он мне ничего не пообещал, но одно сказал, мол царю доложит, какие мы от разбойных набегов людишек сибирских убытки несем, как нынче соль добывать нелегко стало, головой рискуючи каждый день. Обо всем и порассказал ему как есть. — Яков Аникитич остановился, перевел дух, придвинул к себе ковш с квасом, сделал несколько больших глотков, утер бороду рукавом и, отдышавшись, продолжал. — Написал я грамотку, чтоб он ее царю передал при случае. Через неделю от него человек приходит. Просит к себе пожаловать Борис Федорович…

— Мы и поехали, — наконец вставил свое слово Григорий Аникитич, до того томившийся от своей задвинутости рядом со старшим братом.

— И поехали, — повысил голос Строганов-старший. — Приезжаем, а хоромы у него… Не хуже царских…

Семен опять зевнул, глянул на племянников, которые в отличие от него слушали, открыв рты, и поглядел в потолок. Ему были скучны напыщенные речи старшего брата, старавшегося показать значимость и старшинство над остальными. Начал разглядывать старинные образа, привезенные еще отцом и потемневшие от времени. Слова Якова долетали издалека, утрачивая смысл и значение…

…Царь повелел… Мы просили кланяться… Отблагодарил боярина… Строить крепости… Соль дорожает… Ливония…

Наконец, Строганов-старший, который и речь держал больше для Семена, придвинул к себе ларец и вынул из него длинный свиток с темно-красной печатью величиной с ладонь, развернул его на столе, ткнул пальцем, зачитал вслух нужное место, из чего выходило, что царь дарует им земли и по Иртышу, и по Туре, и по Оби, чтоб они строили там городки, собирали ясак с татар и вогульцев и везли прямехонько к нему в казну.

"Вот пусть сам и строит, и ясак собирает, — зло подумал Семен, — чужими руками жар загребать всяк горазд. А как те городки построить, да потом в руках удержать, то он не сказывает. Дарует! Да как туда сунешься, когда за каждым деревом по татарину с саблей".

— Что скажешь, Семен? — вывел его из задумчивости голос старшего брата.

— А то и скажу, что хан Кучумка нас и здесь теснит, а потащимся на Иртыш, на Туру, можно панихиду хоть завтра заказывать. У него там войско сидит, а у нас что?

— Да… Просто так к Кучумке тому не сунешься. Он всех князьков к рукам прибрал, все под ним ходят, — закивал головой Григорий Аникитич, — мы вон с Яковом опробовали в захудалом местечке, что Тахчеи зовут по-ихнему, варницы поставить, так мужики наши едва ноги унесли.

— Так-то Тахчеи, — постучал пальцем по столу Семен, — а попробуй дальше пойти. Чего и говорю.

— Все мы, Семушка, и без того понимаем, — помягчал вдруг Яков Аникитич, — не о том речь, чтоб на рожон лезть, голову под саблю кучумову подставлять. Мы тебя и позвали, чтоб решить, где народ набрать воинский.

— Рать что ли собираетесь снаряжать?

— Думаем, у ногайцев сотен несколько испросить, чтоб повоевали Кучума, потеснили малость. Недорого и станет.

— Сколько? — напрямую спросил Семен, до которого, наконец, дошло, зачем братья пригласили его на разговор.

— Кто знает, сколько ихний хан запросит. Посылать гонцов будем. Так даешь свое согласие, али как?

— Он согласится… Дело наше общее, — попытался подбодрить младшего брата Григорий Аникитич.

— Не-е-е… С ногаями связываться не стану. Они и деньги возьмут, и сами сбегут.

— Чего ж предложишь тогда? — мигом посуровел и насупил брови Яков Аникитич, а вслед за ним подобрался и средний Строганов, как бы с осуждением поглядывая на несговорчивого младшего. — У царя войско просить? Не даст. Думал и о том. Там войне с немцами, шведами, ляхами и конца краю не видать. Черемисы на Волге голову подняли, русских мужиков с деревень выгоняют, избы жгут. Опять же с Кучумом снюхались. Болтают, будто бы он к ним своих ратных людей послал, чтоб на Москву поднять. От царя помощи ждать, не приходится. А вот не сегодня-завтра вогульцы попрут, а если еще и татары с ними сговорятся, то… — и он широко перекрестился, — несдобровать нам одним с мужиками нашенскими.