Кортес - Михаил Ишков Страница 25

Не знаю, догадывался ли Алонсо Пуэртокаррера о том, чего добивалась донна Марина? Какую цель преследовала она, пытаясь перебраться в мой шатер? По крайней мере, мы никогда — ни на побережье, ни здесь, в Испании — не заговаривали с ним на эту тему. Кое-какие наблюдения и обстоятельства склоняют меня к мысли, что она во всем призналась ему. Марина была способна на это, на пути к цели она была способна сокрушить любую преграду. В её силах было убедить Алонсо, что в его собственных интересах разрешить ей перейти под мое покровительство. Конечно, соблюдая приличия… Может, потому он так безропотно согласился отправиться за море, когда в середине июня общий сбор участвовавших в походе солдат принял решение отвезти положенную королю пятину и дары, собранные солдатами нашему королю дону Карлосу. Как Марине удалось убедить его — не могу взять в толк, ведь Алонсо был не по годам смел и дерзок. Правда, случалось, ему не хватало хладнокровия. Он бежал в Новый Свет, спасаясь от королевского суда, который желал призвать его к ответу за похищение чужой жены. С тех пор с помощью его дяди, графа Медельина, дело уладилось.

Какие она нашла слова, чем поступилась, что обещала взамен — не знаю. Эта тайна до сих пор мучает меня. Известно лишь, что с той поры, как я вернулся в Испанию, Алонсо не очень-то стремится навещать мой дом. Я щедро одарил его, он принял подарки молча, поблагодарил скупо, вид у него был какой-то вялый. На родине он потерял весь пыл, энергическую восторженность и веру в удачу, которые так помогали ему в суровых испытаниях на Кубе и в Мексике. Он отошел от дел, заперся в имении, живет на доходы с земли. Не в пример этому змею Монтехо, который-таки высидел долгожданный патент на завоевание Юкатана.

Что ни говори, Алонсо был настоящий друг. Не то, что Диего Ордас, Хуан Веласкес де Леон или Эскобар. Сколько мне пришлось повозиться с ними, чтобы они поняли, где лежит их выгода. Золота, конечно, не пожалел…

На чьей же стороне оказалась правда? Что случилось со всеми любимчиками Веласкеса, когда после получения известия об утверждении меня алькальдом города Веракрус, губернатора Кубы хватил удар. Где теперь Панфило де Нарваэс, отличавшийся необыкновенно представительной фигурой, зычным голосом и куриными мозгами? Горе-начальник, его никогда не интересовало, чем и как питаются солдаты. Он сгинул где-то на севере… А мои соратники? Каждый из них теперь прославлен на весь мир. Педро Альварадо заслужил славу завоевателя Гватемалы. Сандоваль ходил с походами на юго-запад, в земли миштеков и сапотеков. Даже этот Монтехо… И Диего Ордас тоже хорошо пристроен — он получил богатые поместья в Оахаке, потом совершил экспедицию за золотом на Ориноко, а ведь был день, когда мне пришлось заковать его в кандалы. И ещё двух негодяев — Эскобара и бывшего альгвасила Сантяго Эскудеро, который когда-то выследил меня, сбежавшего из-под ареста и прятавшегося в церкви.

Волнения в лагеря начались в середине июня, сразу после того, как нас окончательно покинул Теутлиле. Индейцы продолжали приносить в лагерь на побережье пищу, однако хлебные наши запасы, даже попорченные червями, совсем кончились. Тучи москитов донимали людей днем и ночью, стоянка была окружена тинистыми болотами, испарения которых, усиленные палящим зноем, производили разительную malaria, в последствие более пагубную для европейцев, чем все прибрежные ураганы. Желчные горячки безжалостно губили людей… За короткий срок мы потеряли тридцать пять человек. По лагерю пошли разговоры — хватит, навоевались, напутешествовались! Разделить по справедливости все, полученное от Мотекухсомы — и дело с концом. Подзуживали те, кто обладал собственностью на Кубе — таких, правда, было немного, но они были крикливы и настырны и каждый раз ссылались на Веласкеса. Это не по приказу, то вопреки предписаниям…

Мятеж зрел на глазах.

Глупцы, они не понимали, что загоняли меня в угол!

…Солнечный лучик пробился сквозь щель между занавесками. Слуга топтался у порога — ждал, когда проснется господин. Дон Эрнандо долго лежал молча, прислушивался к болям в теле — старые раны все время давали о себе знать. Тут ещё начала донимать лихорадка. Уж не с той ли поры, когда они в окружении тропических болот и смрадных, кишащих змеями джунглей приступили к строительству города Веракрус? Все может быть…

Кортес потянулся на постели, спросил:

— Что, Педро, денек сегодня ясный?

— Хороший денек, ваша милость, на радость людям. Солнышко чистое, ветра нет…

Слуга раздвинул занавески, помог сеньору сесть. Был Педро стар, худощав, лицо доброе, простецкое донельзя, глазки приветливые — так и примечают, где что плохо лежит.

— Что в доме? — поинтересовался дон Эрнандо.

— Все по-прежнему. Тихо, благостно… Донна Хуана изволили котят посмотреть — ейная кошка ночью окотилась.

— Да, заботы, заботы… Кукурузу срезали, что в кадке растет, я вчера приказывал?

— Кто ж его, ваша милость, срежет. Я передал приказ вашей милости домоправителю, так ему дела нет, что такой чудесный цветок желтеет на глазах. Нет, чтобы новый посадить…

Сеньор замер на кровати, безвольно повесил руки, дождался, когда слуга оденет его, потом коротко буркнул.

— Ступай. Завтрак сюда, в спальню. Шторы на окнах раздвинь. Ко мне никого не пускать, только падре Гомару.

— Слушаюсь, ваша милость.

Отзвенели колокола в церкви, ранний утренний шум не спеша заполнил комнату. Действительно было хорошо. Свежо, сухо…

До сих пор меня не оставляет уверенность, что зачинателем смуты был этот Кристобаль де Охеда, с которым мы поцапались ещё на Кубе. Это был завистник до мозга костей, совсем не дурак, но злоба, распиравшая его, застила глаза. Сколько раз я пытался пойти с ним на мировую, он всегда охотно пожимал мне руку, но я-то чувствовал, что он только и ждет удобного случая, чтобы всадить мне нож в спину. В конце мая Охеда, по-видимому, решил, что такой момент наступил.

Тупица, он никак не мог сообразить, с кем имеет дело. Замысел сторонников губернатора Веласкеса лежал на поверхности. Они не оставляли попыток лишить меня свободы выбора. Стоило мне пойти на поводу у кучки крикунов, поделить добычу прямо на побережье и затем отправиться на Кубу, как сразу после прибытия Веласкес непременно посадил бы меня под арест за ущемление прав короля и лишения его, губернатора, собственной доли. Поводов у него было достаточно, а не хватило бы — использовал доносы, писать которые у него было много охотников. Если отложить раздел до возвращения в Сантяго, губернатор тут же отобрал бы всю добычу, и никто из участников экспедиции и мелкого суэльдо не получил. Я и мои сторонники были в долгах, как в шелках, кредиторы сразу обратились бы в суд, и песенка моя была бы спета.

Так что о возвращении и речи не было. Сидеть у моря и ждать погоды тоже нельзя. Мои авантюреро были храбрые ребята, но простачки, и, в конце концов, могли пойти на поводу у кучки горлопанов. Что ж, если дело шло к мятежу, то я должен был взять организацию бунта в свои руки. Решение простое, изящное — оно сразу понравилось мне своей прозорливостью и действенностью. За дело взялись верные друзья — Пуэртокаррера, Сандоваль, Альварадо с братьями, Кристобаль де Олид, Авила, Хуан де Эскаланте, Франсиско де Луго.