Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин Страница 25

Царь Иван со свистом втянул воздух.

— Говори, чем еще меня порадуешь? Скорей говори, холоп!

— Ирик хотел Катерину по обещанию тебе отдать. А для того брата своего Юхана, мужа Катерины, убить порешил.

— Вот как!

— После многих казней король Ирик обезумел и бежал из дворца. Нашли его в лесу. Говорят, великий государь, он более на зверя был похож, нежели на человека.

Гонец замолчал.

— Все ли сказал? — спросил царь. Его лицо покраснело и покрылось потом. Маленькие черные глаза смотрели остро и цепко.

— На святую троицу в Стекольне было видение в церкви. Разразилась буря с громом и молоньей. Каменные стены тряслись, а церковь наполнилась стрелами и мечами… Ужас и смятение овладели людьми, и они кинулись прочь из церкви, давя друг друга… Солнце затемнилось среди дня. А после король Ирик стал плакать, и всех вельмож простил, и брата своего из Гринсхольмского замка выпустил.

— Дальше говори.

— Твоих послов обесчестили. Оружные воины короля Юхана ворвались в подворье. Сбили замки с сундуков, взяли все: драгоценности, серебро, меха, убили двух детей боярских. С послов сняли одежду, оставили в одном белье.

— Юхан поднял руку на своего брата! — крикнул царь. — И на меня поднял свою поганую руку. Добро, он пожалеет, что родился на свет!

На губах царя Ивана показалась пена. Не помня себя, он разорвал ворот рубахи.

— Гнусные царедворцы, проклятые вельможи, изменники, предатели!.. — пронзительно восклицал он, ударяя посохом в деревянные половицы. — И я — безумный тиран… И меня московские бояре жизни лишить хотят. Всех на виселицу, всем рубить головы…

Царь задохнулся, больше не мог выговорить слова и молча ударял посохом в пол. От сильных ударов летели щепки. Редкие волосы на голове царя взлохматились, борода сбилась в сторону.

Окованная бронзой дверь снова открылась, тяжелое, короткое, будто квадратное, тело Малюты Скуратова показалось на пороге. На этот раз вид у него был смиренный, он крестился и кланялся на иконы.

Духовник царя Ивана протопоп Евстафий с крестом в руках подошел к беснующемуся повелителю и стал увещевать его.

— Изменники, все изменники… Брат мой Володимир, я простил тебя. Видит бог, я простил тебя от всего сердца! — вопил царь. — Но могу ли я верить тебе?

В голове вспыхнула мысль о королеве Елизавете: «Бежать из Москвы, скорее бежать от земских заговорщиков, князей и бояр. Почему нет ответа от королевы, почему она медлит?»

— Великий государь, опомнись, — повторял духовник, широким крестом осеняя царя, — пришло время молиться. Вспомним господа бога.

Царь умолк и покорно склонил голову под благословение.

— Отец пономарь, — прерывающимся, слабым голосом произнес он, — пойдем на колокольню, пора благовестить.

Малюта Скуратов, переваливаясь на коротких ногах, подошел к царю, и через низкую дверь они вместе с духовником Евстафием вышли из горницы.

Изнеможенный нервным припадком, царь едва шел. Трясущимися руками он старался пригладить растрепавшиеся волосы.

Отец Евстафий, хорошо изучивший царя, вкрадчиво говорил ему по дороге:

— Почему, великий государь, ты терпишь возле себя князя Володимира? Не раз я видел худые сны, и князь Володимир тамо всегда против тебя. Небо предупреждает об опасности. Разве ты хочешь испытать судьбу несчастного короля Ирика? Он сейчас вместо трона сидит на гнилой соломе, никогда больше не увидеть ему божьего света. Говорю тебе аки пастырь твой и отец духовный…

Среди ночи раздались удары в колокол. Во дворце все зашевелилось. Невыспавшиеся опричники поднимались с постелей, наскоро споласкивали лицо холодной водой, надевали поверх кафтанов черные рясы, на головы скуфейки и чинно, опираясь на посохи, шли в церковь.

На колокольне дворцовой церкви звонили четыре человека. В самый большой колокол отбивал игумен note 32 — Царь Иван. Поводья от четырех средних держал в руках толстомордый пономарь Малюта Скуратов. А в самые молоденькие и голосистые колокола, когда приходило время, звонили царевичи: одиннадцатилетний болезненный мальчик Федор и плечистый отрок Иван.

— Кстати гонец подоспел, — сказал Алексей Басманов, спеша с Афанасием Вяземским к заутрене. — Наквасил он государя гневом противу братца, теперь-то, думаю, дело у нас пойдет.

— С одной стогоны вгоде бы пгавильно, — ответил, раздумывая, Афанасий Иванович, — но ежели посмотгеть инако, плохо повегнулось дело. Свейский коголь был нам дгугом, а ныне вгаг.

Со всех сторон к церкви двигались люди в монашеском платье. В руках у многих горели толстые восковые свечи. А за поясом торчал нож.