Династия Виндзоров. Ужасная история английского двора - Наталия Сотникова Страница 25

Остроумная и веселая Мэри-Энн обзавелась множеством богатых поклонников, смогла содержать свое большое семейство и вести весьма необременительный образ жизни, требовавший, однако, сообразительности и недюжинного ума. Мэри-Энн почти никогда в течение всей своей жизни не выпускала из рук перо. Она узнавала от своих поклонников последние придворные сплетни и анонимно печатала в прессе небольшие статейки, привлекавшие внимание читателей, падких на новости о жизни членов королевской семьи и ее окружения. В отличие от многих куртизанок, Мэри-Энн не проявляла особой симпатии ни к вигам, ни к тори, ей важны были новости, возбуждающие интерес публики. Она стремилась наверстать то, что недополучила в нищей жизни, как в детстве, так и замужем. Несмотря на щедрую оплату и подарки клиентов, Мэри-Энн не вылезала из долгов, но это было совершенно иное, нежели мелочные счета за свечи, молоко и хлеб. Мужчины дарили ей бриллианты, а счета шли за фарфор, меха, тончайшее постельное белье, простыни, проходящие через обручальное кольцо, серебряные подсвечники и самые модные шляпы и платья.

Кстати, платья дорожали день ото дня. Хоть на всех углах и проклинали мерзкого Бони ³², но дамы жадно прислушивались к рассказам путешественников, побывавших в Париже, в особенности счастливчиков, посетивших прием во дворце Тюильри. Английские леди, ярые патриотки во всем, кроме проблем моды, прямо-таки сгорали от любопытства, во что же была одета супруга Первого консула Французской республики, несравненная Жозефина. Похоже, что белым индийским муслинам пришел конец, француженки одевались исключительно в разноцветные шелка, атлас и бархат. Зато мода на кашемировые шали была в самом разгаре, а стоили они ох как дорого! Впрочем, для Мэри-Энн цена теперь не имела значения. Вещь должна была либо чрезвычайно нравиться ей, либо являть собой признак того, что ее владелица принадлежит к кругу избранных. Честолюбию этой женщины не было предела, и в 1803 году ей, невзирая на ее далеко не юный возраст, удалось стать содержанкой герцога Йоркского.

Он поселил ее в особняке на Глостер-плейс, неподалеку от своей резиденции на Портмен-сквер, и положил на содержание 100 фунтов в месяц. Это были гроши по сравнению с тем, каких затрат требовало ведение хозяйства с двумя экипажами, десятком лошадей и двадцатью слугами. Питание должно было быть изысканным, вина – высочайшего качества. Хозяйка брала уроки пения, игры на арфе и рисования по бархату, к детям ходили учителя. Конечно, по округе тотчас же разнеслась весть, кто содержит эту красивую даму, и поставщики терпеливо ждали оплаты товаров. Долги стремительно росли подобно снежному кому.

Тем временем Великобритания готовилась к отражению возможного нападения на остров – Бони сосредоточивал в Булони огромное количество солдат и вооружения. Одной из задач герцога Йоркского был набор рекрутов и формирование новых вооруженных подразделений. По всей стране немало офицеров в резерве на половинном жалованье с нетерпением ожидали, когда им можно будет вернуться под королевские знамена. Трудно сказать, кто подал эту мысль Мэри-Энн, но она поняла, что нашла обильный источник для пополнения своих средств. Многие офицеры желали либо вернуться в свеженабранные полки, либо получить повышение, либо быть переведенными в другое место.

Обычный путь продвижения по карьерной лестнице иногда оказывался чертовски медленным, слишком зависел от бюрократии, вовсю процветавшей в военном ведомстве. Рассчитывать на такие взлеты, как во французской армии, где люди низкого происхождения становились генералами в 25 лет, англичане не осмеливались даже в самых дерзких мечтах. Итак, Мэри-Энн стала брать то, что вежливо называли комиссией, но, по сущности, было чистой воды взяткой: 900 фунтов за повышение в чине до майора, 500 – капитана, 400 – лейтенанта и 200 – прапорщика. Слухи о новой благодетельнице со столь широкими возможностями быстро расползлись в заинтересованных кругах, и ходоки вереницей потянулись на Глостер-плейс. Сначала надлежало выплатить Мэри-Энн половину договоренной суммы, а вторая вручалась после опубликования в официальном бюллетене соответствующего приказа по военному ведомству.

Полученные куртизанкой деньги таяли в ее руках быстрее первого снега, но отрезвление пришло неожиданно и жестоко: после трех лет сожительства герцог порвал с Мэри-Энн, не пожелав даже встретиться для окончательного выяснения отношений. Он определил ей выплату содержания в 400 фунтов годовых – капля в море – и позволил продать особняк на Глостер-плейс. Роскошную обстановку пришлось сдать на хранение на склад до лучших времен, детей отправить на проживание к бабушке. Бывшая хозяйка переехала в сельскую местность, где кое-как перебивалась за счет своих менее состоятельных поклонников, число которых стремительно и неуклонно таяло. Ее брата, благодаря протекции герцога служившего капитаном, уволили из полка под каким-то надуманным предлогом. Естественно, Мэри-Энн горела желанием отомстить. Если раньше она была совершенно равнодушна к политике, то теперь стала следить за находившимися в оппозиции вигами, которые спали и видели, как бы свалить кого-либо из высокопоставленных персон, будь то даже такое лицо, как главнокомандующий армией и сын короля.

Дело о взятках

В 1809 году отставной полковник Гвиллим-Ллойд Уордл, ставший членом парламента от Уэльса, решил придать этой истории публичную огласку с целью доказать, что герцог Йоркский не только знал о махинациях своей любовницы, но и имел с них свою долю. Парламентарий обратился к Мэри-Энн, которая для начала горько поплакалась ему, как низко поступил с ней принц при расставании. Она даже была лишена возможности поселиться в Лондоне и разместить свою мебель в достойном жилище! Дабы получить от нее обещание выступить со свидетельскими показаниями на слушаниях в палате общин, Уордл пообещал заплатить пятьсот фунтов за хранение ее мебели на складе. Его меньше всего интересовали страдания Мэри-Энн, он со своими единомышленниками-вигами планировал нанести удар по партии тори, в то время находившийся у власти. Тем не менее полковник посулил оскорбленной женщине золотые горы в случае победы оппозиции.

После начала слушаний разразился грандиозный скандал, который самым подробным образом взахлеб освещала пресса. Политическая обстановка тому способствовала как нельзя лучше: позорная история случилась на фоне наполеоновских войн, сильно осложнявших как жизнь британцев, так и бюджет государства, отсюда борьба с коррупцией была более чем актуальной. Слушания стали настоящей злобой дня. Мэри-Энн, элегантная и привлекательная, давала показания в палате общин, а по рукам ходили карикатуры признанного мастера этого жанра, Исаака Крукшенка, над которыми потешалась вся Европа. Мэри-Энн держалась как опытная актриса, создавая образ глубоко обиженной, но не потерявшей достоинства женщины с тонко ранимой душой.

Ее популярность возросла настолько, что некая мануфактура начала выпускать фарфор с ее портретом. Британские обыватели, привыкшие полагаться на волю судьбы и искать выход из сложных проблем путем метания жребия, подбрасывая монету, вместо привычных «орел» или «решка» произносили «герцог» или «Кларк». Разумеется, герцог и его присные не сидели сложа руки и безучастно выслушивая, как их выставляют на позор перед всей нацией. На Мэри-Энн пытались оказывать давление, обвиняли ее в том, что она незаконно выдавала себя за вдову, тогда как ее муж был жив и требовал воссоединения семьи. На свет Божий вытащили окончательно спившегося Джозефа Кларка, который, впрочем, вскоре нашел свою погибель в сточной канаве. В конце слушаний большинством голосов члены парламента постановили, что герцогу Йоркскому не было ведомо о подозрительных сделках, совершавшихся за его спиной, но авторитет главнокомандующего был основательно подорван, и ему пришлось уйти в отставку.