В советском плену. Свидетельства заключенного, обвиненного в шпионаже. 1939–1945 - Райнер Роме Страница 25

Курт предложил свои услуги скорее, чем даже намеревался. Настроения в нашей группе его разочаровали. Он еще не успел далеко отойти, как на сцене появился Хорст и дружески ткнул меня в бок.

– Этот проныра и до вас добрался, – смеясь, заключил он. – Вот с кем тебе нужно быть осторожнее. Он работает на русских. Самый настоящий доносчик. Все, что ты ему скажешь, тут же будет знать его оперативник. Его зовут доктор Мюллер. Мошенник он, аферист, и больше ничего. Ни единому его слову не верь! Все, что он тебе будет говорить, сплошное надувательство. Никакой он не доктор и не зубной врач. Просто медбрат в зубоврачебном кабинете. Это далеко не зубной врач. Этого подонка весь лагерь знает. Он здесь недавно, но мы узнали у тех, кто побывал в других лагерях вместе с ним. Они нам рассказали, как он там себя вел. Так что мы в курсе, что это за член союза. Продает своих же товарищей за миску каши, да что товарищей, он и родину продаст!

Хорст отвел меня в сторонку.

– И я хочу еще сказать тебе кое-что важное. Тебе везет. Чертовски везет. Послушай!

Мы уселись на скамейку. Хорст, свернув пару цигарок, одну дал мне.

– Мекки в восторге от твоего предсказания. Он рассказал о тебе Антоновой – ну, ты ее знаешь, главврачу. Знаете, сказал он ей, что у вас в лагере оказался прорицатель? Антонова, которая, как и все русские, очень суеверна, только вылупилась на него. Да, да, заверил ее Мекки, он и у нас в стране известен, а сейчас он у нас. К сожалению, он не в очень хорошем состоянии, и неплохо было бы его немного подкормить. «Где этот человек? – взволнованно спросила Антонова. – Приведешь его ко мне. Я обязательно должна его видеть». Мекки знает, как подойти к начальству. Ну и пообещал ей показать тебя. Но прорицание штука особая. Много сил отбирает. А в таком состоянии ему не до прорицаний. Да и вряд ли что путное из этого выйдет, добавил Мекки. Его на две недели, не меньше, нужно в госпиталь положить, чтобы там он как следует отъелся. Ну а тогда, может, что и получится. Но Антонова об этом и слышать не хотела. Она должна встретиться с тобой немедленно. Если ты ей более-менее верно предскажешь будущее, сказала она, тогда две недели госпиталя тебе обеспечено. Так что надо идти. Сегодня вечером в половине одиннадцатого, сразу же после отбоя, Мекки зайдет за тобой, и вы с ним отправитесь к Антоновой в госпиталь. Все должно быть в секрете. Если НКВД хоть что-то пронюхает, Антонову за это по головке не погладят. Так что держи ухо востро! Ты ведь понимаешь, что для нас эта баба значит. И у нее из-за нас не должно быть неприятностей.

На душе у меня стало погано. Эти гадания грозили выродиться в заурядное шарлатанство. Но, не имея возможности поступить иначе, я пообещал моему приятелю Хорсту выполнить его поручение. Мероприятие это было небезопасным. Если русские об этом хоть что-то узнают, мне будет явно не до шуток. Но Хорст никаких возражений не принимал.

В половине одиннадцатого за мной должен был зайти Мекки и потом через постовых провести меня, как больного с острым приступом, в госпиталь. Но Хорст организовал все предусмотрительнее. Он передал мне длинный листок бумаги, на котором была описана прежняя жизнь Антоновой – об этом было известно в лагере, во всяком случае, он решил разузнать и разузнал. Тем более что Антонова была дамой словоохотливой. И теперь я знал о ней больше, чем она о себе – начиная с ее проведенного в Крыму детства до гибели мужа на войне пять лет тому назад. У нее двое детей – дочь двадцати лет, замужем за каким-то лейтенантом, и семнадцатилетний сын, собиравшийся по примеру матери выучиться на врача. У Антоновой была мечта – перевестись в Москву и получить в Министерстве здравоохранения приличную должность. Она буквально спит и видит это. Но вырваться отсюда очень непросто, да и нужных связей у нее нет. А вообще военнопленные хвалили эту женщину за отзывчивость и человечность. И то, что она весьма неплохо относилась к Мекки, я понял давно, хотя об этом не было ни слова в ее биографии.

– Сейчас я оставлю тебя одного, чтобы ты мог хоть как-то подготовиться, – распорядился Хорст. – И если к тому, что ты вычитаешь из ее ладошки, добавишь то, что вычитал отсюда, сногсшибательный успех тебе гарантирован.

Я добросовестно подготовился к предстоявшей мне миссии и вызубрил биографию Антоновой. После ужина заглянул Хорст и устроил мне самый настоящий экзамен. Ровно в половине одиннадцатого появился Мекки, и мы тихонько выбрались из блока.

Когда миновали постового, я повис у него на руке, и он буквально протащил меня мимо охранника.

– Тяжелый случай, – объяснил знакомому солдату Мекки. – Его нужно немедленно на стол, оперировать.

Постовой понимающе кивнул – таких и похожих случаев было в лагере достаточно. Мы вошли в здание госпиталя, где Мекки привел меня в маленькую, плотно завешенную комнатку, освещенную маленькой лампочкой. Стол, пара стульев – вот и вся меблировка. Мекки набросил на меня халат, чтобы придать мне сходство с настоящим больным.

– Сиди здесь и жди, – прошептал он мне. – А я пошел за Антоновой. Кроме нас с тобой, здесь никого не будет – я за переводчика. А ты сделай вид, что тебе очень плохо. Надо чуть-чуть сгорбиться и нагнуться вперед. И сморщиться – у всех приличных прорицателей и предсказателей лица морщинистые. И сами они – еле-еле душа в теле.

Ждать долго не пришлось. Открылась дверь, вошел Мекки, а за ним Антонова.

Она села и потребовала от меня тоже усесться рядом с ней. Я чувствовал, с каким любопытством она разглядывает меня. Это вселило в меня уверенность. Мекки разговаривал с ней по-русски, а потом велел мне взять ее руку и описать все, что я на ней вижу. Я торжественно взял руку женщины в свою и довольно долго и пристально всматривался в рисунок ладони, хотя при скудном освещении мало что мог видеть. Может, единственную отчетливую линию. Антонова волновалась, это чувствовалось по ее частому дыханию.

Наконец я выпустил ее руку, оперся руками в подбородок и в таком положении пребывал пару минут. А потом уверенно стал излагать впечатления от увиденного и то, что собрал для меня Хорст.

– Да, да, все именно так, – шептала пораженная Антонова. – Он действительно предсказатель.

Мекки перевел мои слова и сделал замечание:

– Ну, это все прошлогодний снег! Что в будущем?

– Ваш прямой и честный характер обеспечит вам большой успех, – предсказывал я. – У вас доброе, отзывчивое сердце, неравнодушное к страданиям бедных и немощных, и судьба вас однажды вознаградит за него.

– А как это будет выглядеть? – не терпелось знать Антоновой. – Меня не переведут в Москву?

– Пока что нет, – ответил я. – Но такой час настанет.

– Он все знает, – прошептала Антонова с уважением. – Я уже говорила.

– У вас есть друг в этом доме, – продолжал я. – Он – не русский, но парень непутевый.

Мекки явно разозлился.

– Знаешь, не пора ли ставить точку, – прошипел он. – Это ни в какие ворота не лезет.

– Но я читаю по руке, – возразил я.