Битва за Францию - Ирина Даневская Страница 24

— Вижу, ваше высочество, вы не очень-то рады нас видеть? — заявила Мари де Шеврёз, когда, сломив сопротивление охраны, они с Уолтером наконец-то добрались до герцогской спальни.

— А, это вы, Шевретта? И лорд Монтегю с вами? — равнодушно отозвался Гастон, который, несмотря на позднее время, всё ещё лежал в постели, меланхолично разглядывая пухлых купидонов на разрисованном потолке. — И чему же я должен радоваться? Тому, что проклятый кардинал с моим братцем всё же женят меня на этой Монпансье ^[58]… Чёрт бы её побрал!

— Как это женят? — воскликнула герцогиня. — И вы так легко согласились? Но ведь этот брак не сулит вашему высочеству никаких политических выгод.

— Вот поэтому Людовик так торопится его устроить, — проскрежетал зубами Гастон. — Но, возможно, брак с мадемуазель для меня лучший выход, чем женитьба на женщине, которая на восемь лет меня старше и к тому же является женой моего брата! Не эту ли участь вы мне готовили, а, прекрасная Мари?

— Кто вам это сказал? — вмешался Монтегю, заметив, что щёки герцогини покрываются красными пятнами.

— Ришелье, кто же ещё, — пожал плечами принц.

— Утешьтесь, монсеньор, — усмехнулся Уолтер. — Женившись на мадемуазель де Монпансье, вы заручаетесь поддержкой Гизов и получаете впридачу огромное состояние. Чёрт возьми, да вы будете богаче самого короля!

Принц задумался.

— Мерзавец! Негодяй! — воскликнула Мари, заметив его колебание. — А что будет с Шале? Вы подумали о нём?

— И подумал, и попросил короля помиловать графа, — вздохнул Гастон. — Я даже включил соответствующий пункт в свой брачный контракт. Но король сам вычеркнул его...

— О, Боже!

— Молитесь, Мари, молитесь, за этого несчастного, и за его длинный язык, которому мы так обязаны, — усмехнулся принц. — Я утешать вас не буду, и без меня желающих будет предостаточно. Не правда ли, милорд?

Уолтер усмехнулся.

— Перед своим арестом Шале намекнул мне, что не один он страдает излишней болтливостью и что вы, ваше высочество, также исповедовались перед его преосвященством.

— Что такое? — воскликнула герцогиня.

Гастон поднялся с кровати. Он уже не улыбался.

— А вы, мадам! — крикнул он. — Если бы вы не стремились уложить в свою постель всех мужчин, способных носить шпагу, всё могло бы окончиться так, как мы и планировали. Не станете же вы отрицать, что если бы не ваше легкомыслие, Лувиньи не стал бы переписываться с кардиналом, желая с его помощью избавиться от соперника?

Герцогиня бросилась на принца, словно разъярённая кошка, так что Монтегю едва успел заслонить его собою.

— Ну, хватит, хватит, — примирительно проговорил милорд. — Все наши ссоры идут на руку господину кардиналу. Ваше высочество, — обратился он к Анжуйскому. — Не могли бы вы рассказать нам, что именно известно его преосвященству? Мне кажется, вы осведомлены об этом лучше всех.

— В конце концов, я не так уж и виноват, — помолчав, ответил Гастон. — Ришелье показал мне копии писем от испанского короля и любимца эрцгерцога маркиза де Леска, а также известный вам договор, предусматривавший нападение на Францию.

Шевретта тихо вскрикнула.

— Но как к кардиналу попали эти бумаги? — быстро спросил Монтегю, делая знак герцогине, чтобы та взяла себя в руки.

— На этот вопрос я, пожалуй, могу ответить, — кивнул принц. — Я лишь недавно узнал об этом благодаря случаю. Дело было так. На днях меня навестил месье де Шаньи — камердинер любимца инфанты Изабеллы — маркиза де Леска, который привёз письма для Анны Австрийской. Так как в окружении Её Величества немало кардинальских шпионов, о чём инфанта прекрасно осведомлена, гонец обратился ко мне с просьбой устроить ему секретную аудиенцию у королевы. Мне, конечно, очень не хотелось этого делать, так как Ришелье следит за каждым моим шагом, но вы же знаете моё доброе сердце! Итак, мне пришлось сопровождать Шаньи к Её Величеству. И, представьте себе, в коридорах дворца мы наткнулись на Рошфора... Шевретта, вы должны помнить этого кардинальского прихвостня... Тут Шаньи краснеет, Рошфор бледнеет. Я отвожу моего попутчика на безопасное расстояние и вытягиваю из него, что вот этот самый Рошфор, нарядившись капуцином, посещал Брюссель. Там граф, выдавая себя за урождённого валлонца, поступил в монастырь, где налево и направо рассказывал о своей ненависти к Франции. Таким образом, он сумел войти в доверие к аббату монастыря, который рекомендовал его своему другу — маркизу Леску как подходящего кандидата для поездки в Париж. Рошфор и привёз нам письма, в которых испанский двор выражал полнейшую готовность поддержать дворцовый переворот.

— Но ведь мне исправно доходили вести из Брюсселя! — воскликнула Мари.

— Думаю, прежде чем отдать вам оригиналы, Ришелье позаботился о снятии копий, — вмешался Монтегю. — Письма из Брюсселя адресовались адвокату Лапьерру, не так ли?

Шевретта громко вздохнула.

— Да, адвокат сам забирал их у какого-то монаха, присланного во Францию из Брюсселя. Кто бы мог подумать, что под этой личиной скрывался граф Рошфор!

— В таком случае, Мари, отрицайте подлинность копий. И если Ришелье захочет обвинить вас в заговоре против Франции, обвините самого кардинала в том, что, он, желая захватить власть, сам написал эти письма, дабы поссорить короля с его семьёй.

— Чёрт возьми, — растерянно проговорил Гастон. — Где же вы были раньше со своими советами, друг мой? Впрочем, герцогине не о чем беспокоиться — вся переписка с Мадридом и Брюсселем осуществлялась от имени Шале. А я не рассказал Ришелье ничего такого, о чём бы он сам не узнал бы без моей помощи. И ни словом не упомянул ни вас, ни Анну.

— Благодарю вас, ваше высочество, — с некоторой иронией ответила герцогиня.

— Так что вы отделаетесь лишь лёгким испугом, — невозмутимо продолжил Гастон. — А вот я... Я даже не могу сбежать из Франции, чтобы отделаться от женитьбы, так как граф де Суассон — единственный человек, способный организовать это предприятие, сам имел виды на мадемуазель Монпансье. И, узнав о том, что я дал своё согласие на брак, он прекратил со мной всякое общение.

Не имея никакого желания утешать расстроенного принца, Шевретта и Монтегю наскоро покинули его дворец.

— Я возвращаюсь в Лондон, — заявил Уолтер. — Всё кончено, и во Франции мне делать нечего.

— И вы способны бросить меня в такую минуту? возмутилась герцогиня. — Я не допущу, чтобы несчастный Шале заплатил своей жизнью за любовь ко мне. Я спасу его. А вы мне в этом поможете!

Она была так убедительна в своём отчаянии и гневе, что Монтегю ничего не оставалось, как согласиться.