Повседневная жизнь русского средневекового монастыря - Елена Романенко Страница 24

На протяжении многих лет отношения игумена и соборных старцев в Троицком монастыре оставались весьма непростыми. Их итогом стал уникальный документ, очень дерзкий по тону, если не сказать, — нагловатый. Это своего рода указ игумену, как вести себя в монастыре. В 1584 году собор старцев Троице-Сергиевой лавры предложил архимандриту Митрофану (Дмитровцу) следующие условия: «Стой в церкви со страхом и на своем месте, а с места без дела не сходи и ни с кем не говори, только смотри на божественные иконы и со слезами Бога моли за здоровье Государя и Государыни и за всех православных христиан. А если нужно поговорить о монастырском деле, то выходи в паперть. А ни в какие монастырские дела не вмешивайся, против бесчинников и ропотников стой с келарем и с казначеем и с соборными старцами за одно. Сам же живи по монастырскому чину, как прежние древние преподобные наши игумены жили, а от пьянственного пития воздерживайся, постись и молись по силе. Пьяниц в монастыре унимай вместе с келарем и со старцами. А у себя в келье бесед, пиров и собраний бездельных не устраивай. В трапезу ходи каждый день к обеду и ужину, сиди тихо, смирно, без ропота и братию тому же учи: сидите, братия, с молитвой. Если келарь и старцы пошлют служебников или слугу на какое дело монастырское, то ты благослови без ропота, а келарю, казначею и старцам не перечь ни в чем» (Серебрянский. Кн. 3. С. 263–264). И хотя составители этого документа ссылались на авторитет старых книг и монастырского уложения, ничего подобного при преподобном Сергии и его учениках в монастыре не бывало. Наоборот, такие порядки относятся к вопиющим нарушениям общежительного устава.

Большую власть соборные старцы забрали также в псковском Снетогорском монастыре. Одним из монахов этой обители был замечательный русский подвижник преподобный Евфросин Псковский. Видимо, он хорошо прочувствовал на себе снетогорские порядки, поэтому когда он сам стал настоятелем, то не оставил и доли власти соборным старцам, все дела в его монастыре вершил игумен. Впоследствии, в XVII веке, общим правилом стало не выбирать игумена, а назначать его, что значительно упрочило положение настоятеля.

Бывали и примеры наоборот, когда игумены сами нарушали древний устав монастыря. Такие случаи тоже предусмотрены в монастырских уставах. Преподобный Герасим Болдинский писал в своем «Завещании», что нерадивых игуменов надо «с честью посылать в рядовую братскую келью». При этом святой особо предупреждал, что делать это надо без ярости и рукоприкладства, с любовью и кротостью. Святитель Макарий в уставной грамоте в Свято-Духов монастырь поучал братию в том же духе: «Если игумен начнет нерадеть о своих обязанностях, братии отнюдь не молчать, а напомнить ему со смирением и любовию; а если не исправится, то донесть архиепископу» (АИ. Т. 1. № 292). Но надо было иметь большое личное мужество, чтобы последовать этому совету

В Кирилло-Белозерском монастыре после преставления преподобного Кирилла и его учеников Иннокентия и Христофора надолго воцарилась смута, новые настоятели открыто нарушали заветы святого Кирилла. Среди братии нашлись старцы, которые не молчали, но возражали игумену. Случалось, что несогласные подвергались тяжким побоям. Однажды старец Досифей (Неведомицын) обличил настоятеля в том, что тот разоряет предание преподобного, за что настоятель сбросил его с трапезного помоста.

Некоторое время старец пролежал без сознания, а когда пришел в себя, сказал игумену: «Даже если ты захочешь и смерти меня предать, все равно не перестану говорить тебе об этом» (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 551). После этого пришел другой игумен, который любил творить неподобные беседы во время церковной службы или в трапезе. Старцы Илия (Чапей), Игнатий (Бурмака) и другие указали ему на это. Настоятель бил старцев жезлом, но потом, устыдившись собственной жестокости, оставил монастырь.

Братия, хлебнувшая горя с пришлыми игуменами, решила выбрать настоятеля из постриженников Кириллова монастыря — монаха Серапиона, но выбранный игумен также не собирался соблюдать устав святого основателя обители. От великого князя Иоанна III он принял вклад — тридцать деревень и починков, от чего в свое время отказался преподобный Кирилл, заповедовавший монахам соблюдать нестяжание. Отчаявшись когда-либо увидеть порядок в своем монастыре, пятнадцать старцев покинули его в конце июля 1483 года. «Развращенное творим, и думаем, что добродетельно живем», — с горечью писал об этой ситуации преподобный Нил Сорский, который тоже ушел из Кириллова.

Старцы вернулись в свои кельи 21 марта 1484 года, когда удельный князь Михаил Андреевич выгнал из монастыря сребролюбивого Серапиона. Новым игуменом стал монах Гурий, по прозванию Тушин. Он отказался от княжеского вклада, а взамен попросил жалованье (ругу) хлебом. Гурий Тушин оставался игуменом меньше года. Видимо, он сам сложил с себя настоятельство, так как больше всего любил проводить тихую духовную жизнь, читать и переписывать книги. Однако за недолгое время своего игуменства монах Гурий сумел наладить жизнь в монастыре.

В Житии преподобного Трифона Печенгского есть рассказ о том, как один из игуменов Печенгского монастыря — по имени Иоанн — разорил собственную обитель из-за неуемной страсти к властолюбию. Поехав однажды в Москву хлопотать о монастырских делах, он убедил святейшего патриарха Никона, что братия его обители мечтает быть приписной к Крестному монастырю, основанному Патриархом. Никон, поверив игумену Иоанну, поставил его настоятелем обеих обителей.

Получив новое назначение, Иоанн повел себя по отношению к своей прежней обители как обыкновенный вор. Явившись в Печенгский монастырь, он собрал все иконы в драгоценных окладах, дорогую церковную утварь и одежды, «денежную и ефимочную казну» — всю, без остатка, и отправил в Крестный монастырь. Правда, среди братии ходили разговоры, что большую часть монастырского имущества игумен присвоил себе. Помрачившись умом, настоятель даже хотел выкопать мощи преподобного Трифона и увезти их в Крестный монастырь. Но неведомая сила поразила его во время дерзких раскопок. Игумен был вынужден без мощей отправиться в Крестный монастырь. Здесь он через некоторое время впал в тяжелую болезнь. Чрево его «расселось», как у древнего еретика Ария, и настоятель скончался злой смертью (РНБ. Сол. № 188/188. Л. 31 об. — 32).

В идеале игумен являлся образцом монаха для братии. В монастырь приходили люди разных характеров, привычек и понятий. Настоятель должен был учитывать все эти разнообразные особенности и направлять их во благо самого монаха и обители. «В действительности мне кажется искусством искусств и наукой наук руководить людьми, этими различными и разнообразными существами», — говорил святой Григорий Назианзин (цит. по кн.: Смолич. С. 371). Самое сильное воздействие на монахов, несомненно, оказывал личный пример игумена. «Если многие живописцы будут списывать черты одного лица, то все изображения будут сходны между собою, потому что сходны с одним лицем. Так, если многие нравы будут устремлены к подражанию нравов одного, во всех равно будет сиять добрый образ жизни. Поэтому с избранием одного останутся в бездействии все частныя произволения…» (Василий Великий. С. 66).

На первых порах, пока братия в обителях была немногочисленной, иноки ежедневно исповедовали игумену (когда число братии увеличивалось, его заменяли духовники) свои помыслы. Игумен отвечал перед Богом за спасение души каждого монаха. «Настоятель, если даже и свое житие хорошо устроит, но не заботится о тех, кто под его рукою, вместе с лукавыми в геену отходит», — говорил святой Иоанн Златоуст (ВМЧ. Сентябрь. Стб. 547–548). Бремя ответственности игумена было очень тяжелым. Поэтому многие преподобные подолгу отказывались от настоятельства, считая себя недостойными. Так, преподобный Нил Сорский, по своему великому смирению, говорил о себе: «Какой разум у грешника? Только грехи».