Династия Плантагенетов. Генрих II. Величайший монарх эпохи Крестовых походов - Джон Эплби Страница 24

После возвращения короля в Англию в январе 1163 года его внимание привлек ряд преступлений, совершенных лицами духовного звания, которые, по мнению Генриха II, остались практически безнаказанными. Клирика из Вустершира обвиняли в совращении девицы и убийстве ее отца. Архиепископ Томас передал его на суд епископу Вустерскому, чтобы он не попал в руки королевского правосудия. Другой священник украл из церкви в Лондоне серебряную чашу для причастия. И снова, когда король потребовал, чтобы это дело рассматривали королевские судьи, архиепископ заявил, что судить его имеет право только церковный суд. Одного священника в Солсберийской епархии обвинили в убийстве, и, когда тот не смог доказать свою невиновность в епископском суде, Томас велел лишить его прихода и отослать в монастырь, где он всю оставшуюся жизнь должен был замаливать свой грех.

Наконец, Филипп из Бруа, каноник Бедфордский, был обвинен в убийстве рыцаря. Его судили в присутствии епископа Линкольнского, где Филипп доказал свою невиновность, торжественно поклявшись, что не совершал этого преступления. Такой метод доказательств использовали церковные суды. Светские суды, чтобы решить, виновен или невиновен подсудимый, применяли испытание поединком, водой или огнем. Предполагалось, что в ходе этого испытания в дело вмешивается сам Господь. Церковь использовала более мягкий способ доказательства. Подсудимый давал торжественную клятву, что он не совершал преступления, и его заявление подтверждали двенадцать или более «помощников», которые приносили точно такую же клятву. Это вполне удовлетворяло церковный суд, ибо дело теперь переходило в руки Бога, который, как считалось, накажет клятвопреступника гораздо строже, чем любой человеческий суд.

Филипп и его «помощники» принесли клятву перед судом, и епископ отпустил его на свободу. Тогда родственники убитого рыцаря подали жалобу королевским юстициариям. Филипп отказался признать суд правомочным решать его дело и обругал последними словами Симона Фиц Петера, одного из юстициариев. Симон пожаловался королю, но Бекет снова потребовал передать дело в церковный суд. Он подверг Филиппа своему суду и признал его виновным не в убийстве, а в оскорблении королевского юстициария.

Понимая, что король следит за этим делом, Томас приговорил Филиппа к лишению прихода и ссылке сроком на один год. Это был необычно суровый приговор для церковного суда, но Генрих все равно остался недоволен. Более того, он рассвирепел, узнав о том, что преступника приговорили к ссылке, ибо Томас, по его словам, присвоил себе власть над королевскими подданными и посягнул на прерогативы короля.

Сразу же после Михайлова дня король приказал епископам явиться на совет в Вестминстер. Когда они собрались, Генрих II заговорил о жадности, лживости и прожорливости, в которых народ обвинял многих архидьяконов и сельских деканов. Потом он рассказал о том, какой скандальный характер приняло дело о служителях церкви, которые нарушали закон. За девять лет его царствования, заявил он, клирики совершили более сотни убийств, а изнасилований, грабежей и вымогательств – и вовсе без числа. И эти преступники, не подлежавшие гражданскому суду, остались практически безнаказанными.

Вильям Ньюбургский, сам клирик, но тем не менее оставшийся беспристрастным наблюдателем, отмечает:

«Епископы были больше озабочены сохранением свобод и чести священнослужителей, чем исправлением их нравов, полагая, что окажут услугу Богу и Церкви, если защитят от публичного наказания преступников, чьи пороки они, из-за их сана, отказывались или не желали обуздывать своим осуждением».

Впрочем, Герберт Бошам, самый преданный сторонник Томаса, пишет, что действия короля были продиктованы желанием установить мир и порядок в своем королевстве ^[101].

Все зло заключается в том, заявил Генрих II, что церковные суды требуют, чтобы всех служителей церкви судили только они, а приговоры этих судов такие мягкие, что никого не наказывают и не удерживают от преступления. Если священник опустился до изнасилования или убийства, то его совсем не пугает лишение сана. Вот если бы он знал, что его приговорят к смерти, как это делают гражданские суды, то он бы еще подумал, совершать преступление или нет.

Король предложил решить эту проблему, вернувшись к обычаям своего деда, как он это назвал, хотя свидетельств того, что Генрих I когда-либо проводил те процедуры, за которые ратовал его внук, у нас нет. Генрих II призвал епископов судить нарушивших закон клириков более сурово и передавать дела этих священнослужителей после того, как их признают виновными и лишат сана церковные суды, в руки гражданских судей для наказания. Кроме того, он потребовал, чтобы церковные суды не присваивали себе королевских прав, вынося приговоры о ссылке, ибо их может выносить только гражданская власть в лице своих судей.

Томас и епископы посовещались, и Бекет, от имени всех собравшихся, заявил, что уважение к духовному сану запрещает передавать клириков в руки светских судей.

«Было бы постыдным и негодным делом, – сказал он, – если бы королевская милость оказалась такой жестокой и ужасной, что руки, посвященные Богу, руки, которые незадолго до этого являли [верующим] образ Распятого Царя, Спасителя Мира, оказались бы связанными за спиной и объявлены руками вора, а голова, помазанная священным елеем, перед которой незадолго до этого склонялось королевское величие, прося о милости и прощении, качалась бы на позорной виселице с веревкой на шее» ^[102].

Эта защита священной природы духовенства была весьма трогательной, но она полностью игнорировала проблему, которую хотел решить король. Тогда он без лишних слов потребовал, чтобы епископы поклялись ему в том, что будут соблюдать древние обычаи. Но король и епископы их понимали по-разному. Для Генриха II они означали мир и порядок, которые принесло Англии правление его деда, а Бекет и его епископы вспомнили о жестокой борьбе, которую Генрих I вел с Ансельмом, пытаясь полностью подчинить себе архиепископа Кентерберийского. Томас Бекет, который считал Ансельма своим покровителем и стремился во всем подражать ему, сопротивлялся давлению Генриха II с такой же стойкостью, какую проявил Ансельм в борьбе с Вильгельмом Рыжим и Генрихом I. Архиепископ Кентерберийский не мог быть простым слугой короля; архиепископы существовали задолго до того, как в Англии появился король, да и сама страна обрела единство и национальное самосознание только благодаря Кентерберийскому престолу.

Помня о славных традициях своего престола и о длинной череде архиепископов, сменявших друг друга, начиная со святого Августина, чьим преемником он стал, Томас Бекет ответил, что он и его братья епископы готовы поклясться в соблюдении древних обычаев, «если это не нанесет ущерба духовенству».

Этой оговоркой Томас хотел подчеркнуть, что ни один обычай, за который ратовал Генрих II, не должен противоречить совести и обязанностям епископов, а также их обязательствам перед церковью. Ведь не все обычаи деда Генриха были разумными. Перенеся внимание с конкретных нарушений закона на то, что он называл древними обычаями, Генрих II заставил епископов сделать особую оговорку, чтобы защитить себя от произвола. Иначе король мог сделать так, что епископы будут получать кольцо и посох, символы их власти, из его рук; он мог запретить им покидать Англию, когда папа призывает их на совет; он мог по своему желанию назначать на церковные должности нужных ему людей; он мог оставлять епископские кафедры вакантными столько времени, сколько ему захочется, и забирать себе все доходы епархии, как поступил Генрих I, при котором кентерберийский престол после смерти Ансельма пустовал целых пять лет; он мог заставить кафедральные капитулы покупать у него право на выборы епископов, как сделал Стефан, заставив Лондонский капитул пообещать ему 500 фунтов за право выбора епископа; и он мог начать продажу церковных должностей.