Человек, лишённый малой родины - Виктор Неволин Страница 24

Незадолго до этого я сводил её в Томске в староверческую церковь. Она там причастилась и оставила церкви все свои мизерные денежные накопления. Самую добрую память я храню о ней до сегодняшних дней. Бываю на её могиле, привожу в порядок место последнего упокоения бабоньки. Жалею, что не смог приехать на её похороны. Я работал тогда в Северо-Енисейском, и срочные дела не отпустили меня.

Она часто говорила мне при встречах в нашей дальнейшей жизни: «Витя, я каждый день за тебя молюсь и прошу Бога, чтобы он хранил тебя». Я всегда помню её.

Однако продолжу своё повествование о нашей тогдашней жизни. Она шла день за днём и была полна разнообразными событиями. Объявили войну с белофиннами, и снова было установлено нормирование хлеба и других продуктов. Хлеба в магазине не хватало, хотя и давали по списку. Приходилось занимать очередь в четыре-пять часов утра, и это дело поручалось мне. Бабонька будила меня. Я бежал к магазину, занимал очередь и шёл домой досыпать, а к восьми утра отправлялся уже покупать хлеб.

Иногда мы ходили в гости к старым знакомым Муравьёвым, которые приветили нас в первые дни в Батурино. Семён Муравьёв охотно играл на саратовской гармошке с колокольчиками и пел частушки. Его хозяйка Ксения, женщина хлебосольная, тоже радушно встречала нас и казалась нам самой хорошей и красивой женщиной, хотя лицо её было покрыто оспой. Радушие скрывало все изъяны, и мы отдыхали у Муравьёвых и душой, и телом. В общем, когда мы бывали у них, всегда уходили оттуда сытыми.

Семён был из Саратова, там его отец имел пекарню. За это их и выслали. Родители умерли, и сын унаследовал ремесло. Работал пекарем, причём пекарем высшей квалификации. С ним мне пришлось ещё встретиться через пару лет, но уже в другой обстановке.

В 1942 году я учился в Асино, в райцентре, и жил на квартире конюха, который обслуживал НКВД и милицию района. Заключённые в КПЗ под стражей часто приходили на конный двор на разные работы. Однажды к нам зашёл один из заключённых и передал привет от Семёна Муравьёва. Он в КПЗ ждал отправки в Томск на пересылку. Его арестовали и дали несколько лет лагерей за какую-то махинацию с продажей хлеба на пекарне. Мы с сестрой собрали, что у нас было съестного, и послали передачу старому знакомому. Вскоре получили ответ с благодарностью.

Через несколько дней Семёна отправляли этапом на железнодорожный вокзал. Я схватил булку хлеба, ещё что-то и побежал к милиции. Среди этапа заключённых в пешем строю увидел дорогое лицо. Семён, как всегда, улыбался. С большим трудом мне удалось пробиться к колонне и отдать передачу из рук в руки. Он поблагодарил и передал привет моим родителям. Когда зэков подогнали к вагонам, старший конвойный скомандовал: «На колени!», – и все рухнули в снег. Да так и стояли, пока не началась посадка. На прощание мы помахали друг другу рукой.

Это была наша последняя встреча. Семён страдал язвой желудка, и через несколько месяцев сообщили, что он умер в лагерях.

Весной в нашей компании в Батурино произошло новое несчастье. Митин одноклассник, наш общий друг и постоялец Костя Кривошапкин, сильно простудился и заболел скоротечным туберкулёзом лёгких. Мы все переживали за него. Уж больно хорош он был как человек и большой умница. Но болезнь оказалась неизлечимой. Через пять месяцев Костя вернулся из Батурино на свой участок умирающим и там скончался. Всё говорил перед смертью: лучше бы умереть на войне, чем в больнице.

Наступила весна 1941 года. Предстояли экзамены, и я стал подумывать об обратной поездке к родителям, на участки. Хоть в ссылке и тяжело, но без родителей ещё труднее, да и соскучился я по дому. Я попросил Сашу, чтобы он помог мне возвратиться домой через Томск. Для этого паспорта не требовалось, а нужна была справка от комендатуры, что возвращаюсь с учёбы к родителям. Наскребли денег на дорогу, узнали, когда приходит пароход из Томска, и я стал ждать день отъезда, рассчитывая вернуться в Батурино на следующий год в девятый класс. Думал, что уезжаю временно, а оказалось, что навсегда…