Черчилль - Пол Джонсон Страница 24

Когда оглядываюсь в поисках возможности выиграть эту войну, я вижу только один верный путь. У нас нет континентальной армии, способной нанести серьезный удар, блокада прорвана, и у Гитлера появилась возможность подтянуть войска из Азии и, возможно, из Африки. И не имеет значения, отразим ли нападение, или Гитлер в принципе откажется от этой идеи, – он все равно пойдет на Восток, и мы не сможем его остановить. Но существует одна вещь, которая заставит его повернуть назад и покончит с ним – это опустошительные бомбардировки нашими самолетами немецких территорий.

Разумеется, Черчиллю было известно о планах по созданию атомной бомбы. Между тем, в Британии был разработан бомбардировщик Ланкастер, с нагрузкой в пять тонн, предполагалось, что эти самолеты тысячами будут бомбить Германию. Исход битвы за Британию исключал возможность немецкого вторжения. Тем временем, Черчилль готовился начать Битву за Германию, которая с нарастающей силой продолжалась затем в течение четырех с половиной лет. Именно в этот момент он принял на себя руководство ВВС, назначил себя командующим и довольно часто появлялся на публике в летной форме. Подобно костюму «сирена», эта одежда была глубоко символична. Седьмой фактор состоял в том, что хоть Британия и не готова была атаковать Гитлера на континенте, Черчилль уверенно наносил удары по Муссолини. Когда стало понятно, что вторжение на территорию Британии вряд ли возможно (Гитлер неопределенно отложил его на 17 сентября 1940 года), все британские танки и самолеты были переброшены на Ближний Восток. В результате были заняты территории распадающейся Итальянской империи в Восточной Африке, итальянцы сдавались в плен целыми дивизиями, зачастую без единого выстрела. Таким образом, британские позиции в Ираке были застрахованы от возможного восстания арабов, британские нефтяные вышки находились в безопасности, между тем Гитлер вскоре был вынужден перейти на эрзац-бензин. (Слово «эрзац», как «блиц» и многие другие, было заимствовано у немцев: англичанам было приятно думать, что подобно тому, как они «проглатывают» немецкие слова, они легко могут «проглотить» врага.) Черчилль поддержал эту тенденцию, «капут» стало его любимым словом, а «камрадами» стали называть пленных немцев. Британия захватила или вывела из строя главные французские военные суда и оккупировала два вишистских протектората на Ближнем Востоке, Сирию и Ливан. Турция после этих событий стала склоняться на сторону Британии, Черчилль форсировал процесс, послав министра иностранных дел Идена с официальным визитом. «Что я должен сказать туркам?» – спросил тот. – «Предупреди, что скоро Рождество».

Восьмое: Уэйвелл получил от Черчилля приказ «идти на Муссо». В январе 1941-го итальянский Ливийский корпус был разбит, бесчисленное множество солдат сдалось в плен, хотя Уэйвелл был нерасторопен и чересчур осторожен, он не пошел дальше за отступающими итальянцами и не вошел в Триполи. В конечном счете, Черчилль его уволил, не в последнюю очередь – за это. Адмирал Каннингем нравился ему больше, он видел в нем «что-то от Нельсона». В ноябре 1940-го в бухте Таранто самолеты Каннингема потопили треть итальянского флота, а в марте 1941-го он выиграл самую большую из европейских морских баталий, сражение у мыса Матапан. Реакция Черчилля была характерной: «Нам повезло, что Италия вступила в войну!» Британские газеты приветствовали победу, а вывезенные на кораблях из Каира более ста тысяч пленных итальянцев стали лучшим ее подтверждением. Сразу по прибытии пленные были отправлены на фермы, где проявили завидную работоспособность – в знак признательности за то, что остались в живых. Пленные пользовались популярностью: они были наглядным свидетельством того, что Британия может не только терпеть поражения, но и одерживать победы. «Дружелюбные макаронники, – говаривал Черчилль, – благотворно влияют на нравственность». Он начинал думать о Средиземноморском побережье как об «ахиллесовой пяте Европы» и планировал наступление на немцев именно с этих позиций.

Девятое: Черчилль постоянно искал новых союзников, как больших, так и малых. Именно поэтому, когда рвавшийся к победе Муссолини в октябре 1940-го вошел в Грецию, потерпел сокрушительное поражение и запросил Гитлера о помощи, Черчилль не нашел ничего лучшего, как отправить войска в Грецию. Он сделал это в марте 1941-го, общественное мнение его не поддержало, в апреле Германия вмешалась в конфликт, и Греция, равно как и Крит, были потеряны. Однако время показало, что Черчилль был прав. Благодаря немецкой шифровальной машине «Энигма» и дешифровальщикам из Блечли, Черчилль регулярно получал перехваченные донесения немецкого командования. Это было строжайшей военной тайной, сопровождалось массой предосторожностей, и, не в последнюю очередь в силу благоразумия Черчилля, у немцев до конца войны не возникло ни малейшего подозрения в том, что их коды взломаны. Из шифровок следовало, что Гитлер вступит в Россию в мае. Однако греческая операция вынудила его отложить открытие фронта до второй половины июня 1941-го, в итоге он не смог подойти вплотную к Москве и Ленинграду до наступления зимы. Вторжение в Россию из запланированного блицкрига превратилось в изнурительную войну. Более того, немецкая операция на Крите с участием элитных десантных подразделений оказалась столь затратной, что Гитлер отменил их участие в российской кампании, допустив, как со временем стало понятно, серьезную ошибку. Черчилль предупредил Сталина о готовящемся нападении. Сталин не принял сообщение всерьез, заподозрив «происки капитализма» и намерение втянуть его в войну. Когда же произошло то, что произошло, Черчилль мог торжествовать, однако он немедленно положил конец двадцатипятилетнему противостоянию с Советским Союзом. «А почему бы и нет, в конце концов, – говорил он, смеясь. – Если бы Гитлер вторгся в Ад, я бы замолвил за Дьявола словечко перед Палатой общин». Итак, Черчилль приветствовал Россию в качестве «нового великого союзника». И когда Гитлеру, вопреки ожиданиям, не удалось уничтожить Красную армию, Черчилль «порозовел». 29 октября он произнес восторженную речь перед воспитанниками старой доброй Хэрроу: