Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя - Владимир Калиниченко Страница 24

Тогда я еще не знал, что и Глух и Скопенко считали, что следователь, которому поручат дело Мамедова, мягко говоря, «не выживет». Когда же Глуху позвонил Найденов, они со Скопенко стали подбирать кандидатуру. Здесь-то Степан Федорович и назвал меня. Ход его мыслей, думаю, был таким. Посылать нужно «важняка». Но если он провалится, то могут предъявить претензии прокуратуре республики. Если же послать кандидата в «важняки», то задание Союза, по существу, будет выполнено, а в случае провала можно сослаться на допущенную ошибку, недооценку возможностей кандидата. Такое предложение, полагаю, понравилось Глуху.

– Если вывернется, это лучшая ему характеристика, – сказал Скопенко.

Позвонили Найденову и назвали мою кандидатуру.

– Этот подойдет, – сказал Виктор Васильевич. – Я его хорошо помню.

Солнечный и приветливый Баку. Очень доброжелательная встреча. Максимум внимания со стороны встречающих. Сразу представили прокурору Азербайджана Заманову. Невысокого роста, седой, приятной наружности человек. Бросилось в глаза белое полотенце, расстеленное на столе под руками. За период беседы два-три раза подали чай и угостили великолепными конфетами. Сразу обратил внимание, что отношение со стороны подчиненных к прокурору республики исключительно подобострастное. Договорились о полном взаимодействии, и я заверил Заманова, что никаких секретов от него иметь не буду. Это ему очень понравилось.

Изучив дело, состоявшее из семи томов, схватился за голову от того, что увидел. В редакциях газет, из архивов прокуратуры, ЦК и других организаций забрали все анонимки и заявления, когда-либо поступавшие на Мамедова. Проверочные материалы и заключения по ним уничтожили. «Голые заявления» составили основу расследования. Попытался их систематизировать по эпизодам. Таковых получилось несколько десятков. По большинству из них вообще не было никаких оснований вести следствие. Советоваться, как поступить в этой ситуации, было не с кем, и я принял решение выделить эти эпизоды в отдельное производство и возвратить для проверки прокурору Азербайджанской ССР.

Заманов с таким решением согласился. Себе я оставил шесть эпизодов, из которых только один с горем пополам тянул на злоупотребление со стороны Мамедова.

С первых дней мои азербайджанские коллеги дали мне понять, что дело Мамедова заказное. Позиция первого лица в республике известна, высказана им публично, требуется лишь подкрепить ее процессуальным решением. Мне постоянно рассказывали о том, что происходит с родственниками и близкими знакомыми опального прокурора республики. Кого можно – выгнали с должностей. Если были хоть какие-то основания – посадили. Вообще, гнев Алиева обрушился на всю мамедовскую родню.

Помню, как в августе ко мне пришла женщина лет пятидесяти. Это была, если мне не изменяет память, двоюродная сестра Гамбоя Алескеровича. Показывая огрубевшие от мозолей руки, она все время плакала и причитала: «За что? За что? За что?»

Из ее бессвязного рассказа я понял, что дочь поступала в пединститут и на первом же экзамене ее умышленно срезали, даже не выслушав ответы.

Она говорила о том, что Гамбой никогда не бывал в ее доме, так же как и она в его квартире. Что она не понимает, почему так мстят ей, простой крестьянке, и ее ни в чем не повинной дочери. Что я мог ей ответить? Только посочувствовать. Все жалобы, которые эти люди направляли в Москву, возвращались в Азербайджан для проверки и ответов. Несчастные люди ходили по замкнутому кругу.

В те же годы меня познакомили с бывшим бакинцем, а тогда гражданином Великобритании. В 60-х годах его отец был директором завода по производству соков. После прихода Алиева к власти через этого человека пытались расправиться с политическим противником – председателем Президиума Верховного Совета. Он не поддался, и тогда против него возбудили уголовное дело. Через год отца моего английского знакомого расстреляли. Сын просил добиться хотя бы его посмертной реабилитации. В Баку по моей просьбе выехал опытный адвокат.

– Не знаю, – говорил он мне потом, – был ли этот человек вором. Но то, что в деле нет никаких доказательств его вины, – это точно.

Обжалование приговора оказалось совершенно безнадежным делом. Что-что, а сводить счеты друг с другом, не брезгуя средствами, в нашей благословенной стране умели всегда.

Эти события тех далеких лет как две капли воды похожи на то, что происходит в Азербайджане сегодня. 27 марта 1997 года «Известия» опубликовали статью Валерия Выжутовича «Из России – в наручниках». Как опальный Гамбой Мамедов, так и нынешние политические противники теперь уже президента Азербайджана Гейдара Алиева ищут убежища в Москве. Как и тогда, «успешно» расследуются заказные дела, как и в те годы, оглашаются смертные приговоры политическим оппонентам, претендующим на власть, как и тогда, вершится расправа над всеми их родственниками. Восток – дело тонкое.

В июле того же 1979 года в Молдавии проходило ранее упоминавшееся Всесоюзное зональное совещание прокуроров-криминалистов, участником которого был и я. Вылетел из Баку в Кишинев. После завершения первого рабочего дня Скопенко пригласил зайти к нему в гостиницу. Завязался оживленный разговор, и Степан Федорович, сам постоянно попадавший в сложнейшие ситуации, связанные с привлечением высокопоставленных руководителей, стал расспрашивать, как идет у меня дело. Пришлось рассказать, в какое сложное положение я попал, и поинтересовался, как решается мой вопрос с назначением и особенно с получением жилья.

– Ты давай заканчивай дело и приезжай. Тогда будем все решать, – ответил Скопенко.

Я расстроился. Ведь квартиру мне обещали к концу июня. Вернулся в Баку в состоянии полной неопределенности в будущем.

К августу все основные следственные действия были выполнены. По делу о получении взятки Сеидовым выяснено, что злоупотреблений со стороны Мамедова допущено не было и никто никаких взяток за освобождение Сеидова из-под стражи не получал.

Всего один эпизод ставил Мамедова в не совсем удобное положение, а именно: 5 июля 1973 года при получении взятки в сумме 60 рублей от подчиненного был задержан, а затем арестован начальник одного из ремонтных управлений Гаджиев. Вину в содеянном он не признавал и утверждал, что ему вернули долг. Сами следователи рассказывали мне, что кампания борьбы со взяточничеством развернута так, что одного показания о даче взятки было достаточно для обвинительного приговора. Так что сидеть бы Гаджиеву, и не один год, но он оказался близким родственником известного азербайджанского композитора, а тот, в свою очередь, другом Мамедова.

В июле 1973 года уже упоминавшийся ранее начальник следственного отдела Саша Бабаев дал письменное указание об изменении Гаджиеву меры пресечения, а через некоторое время дело прекратили за недоказанностью предъявленного обвинения. Заинтересованность в исходе дела со стороны Гамбоя Алескеровича была налицо, но было одно но. Бабаев должен был подтвердить, что выполнял волю своего руководителя. Под стражей он содержался в следственном изоляторе КГБ, где мы и встретились. Бабаев был обаятельным и умным собеседником. Зная, как ждет от него Алиев любых показаний, разоблачающих Мамедова, он стоял за своего шефа горой. И в случае с Гаджиевым утверждал, что принял решение, основываясь на законе и считая, что доказательств его вины в получении взятки нет.