Влияние морской силы на Французскую революцию и Империю. Том II. 1802-1812 - Альфред Мэхэн Страница 24

Из более значительных по размерам островов остается сказать только о Корсике. Она тогда была еще недавним приобретением Франции, перешедшим к ней от Генуи в 1769 году, до некоторой степени вопреки желанию населения ее, которое предпочло бы независимость. Корсиканцы тогда еще, конечно, не сроднились с Францией, и среди них еще существовала партия с традиционным тяготением к Великобритании. Решительный перевес той или другой партии определил бы и политическую связь острова с той или другой из названных держав. Если британский флот и господствовал в окружающих водах, то все-таки он, как выше было сказано, не был в состоянии совершенно отрезать остров и тем насильно добиться его подчинения. С другой стороны, Франция не могла высадить на него сколько-нибудь значительный отряд войск в виду враждебных кораблей, и если бы ее флаг и был поднят на нем, то обеспечение его зависело бы от поддержки со стороны местного населения. В 1793 году во главе последнего стоял престарелый вождь борцов за независимость Паоли, который много лет провел в изгнании в Англии и был вызван оттуда на родину Национальным собранием. Разнузданность последних дней революции поколебала его приверженность Франции, и уполномоченные от Конвента, посланные на остров, возбудили отвращение к себе и его, и народа. Обвиненный республиканцами из Тулона, Паоли был потребован на суд Конвента в апреле 1793 года. Тогда уже был учрежден Революционный Трибунал, и началось царство террора. Паоли, вместо того чтобы повиноваться, созвал депутатов от всех городов и общин Корсики, и они на состоявшемся в мае собрании поддержали его в оппозиции Конвенту. На всем острове вспыхнуло возмущение, и представители Конвента с горстью приверженцев были заперты в нескольких приморских городах.

Возмущение корсиканцев против Конвента только слабо отражало страсти, которые волновали само это учреждение и которые скоро разделили Францию на враждебные лагери. Четыре месяца, следовавшие за казнью короля, были долгой непрерывной борьбой между жирондистами и якобинцами, но разгар революции требовал выражения более энергичного и более сосредоточенного, чем партийные пререкания в народном собрании. Жирондисты – люди скорее возвышенных чувств, чем энергичной деятельности – постепенно теряли почву в столице и в законодательном собрании, хотя и сохраняли приверженность провинций, с которыми они были солидарны. Страстные речи и чувства выразились вещественно в таких же страстных действиях. 9 марта был учрежден Революционный Трибунал, великое орудие террора, решения которого не подлежали апелляции. 13-го числа того же месяца восстала Вандея, начав свою долгую и кровавую борьбу. 18 марта Северная армия, только за четыре недели перед тем вторгшаяся в Голландию, была разбита наголову при Неервиндене. Стоявший во главе ее генерал Дюмурье, победитель при Вальми и Жемаппе, действовавший до тех пор удачнее всех других военачальников в этой войне, вынужден был отступить во Францию. 30 марта он очистил Австрийские Нидерланды, приз последней кампании, и его армия заняла позиции в пределах французских границ, к которым надвигался неприятель. 1 апреля Дюмурье, давно уже недовольный образом действий Конвента, арестовал четырех представителей последнего, а также и военного министра, посланных в его главную квартиру. На следующий день он выдал их австрийцам, а 4-го числа, увидев, что не может более рассчитывать на слепую преданность своей армии, завершил свою измену, бежав сам к противнику.

В то время как мятежи, беспорядки, дух измены и ужас перед полной анархией распространились во всей Франции, принята была серьезная мера с целью восстановить дисциплину и порядок, хотя бы и ценой больших жертв. 6 апреля был восстановлен Комитет общественной безопасности. Состоявший ранее из двадцати пяти членов, заседания которых были публичны, он теперь был преобразован в учреждение, более способное к самоуправлению, так как число членов его, заседавших уже втайне, было уменьшено до девяти. Ему даны были право суда над министрами и полномочия на принятие всяких мер, какие он сочтет необходимыми для защиты отечества. Республика таким образом получила вполне отвечавшую своему назначению, хотя и деспотическую исполнительную власть, которой до сих пор ей недоставало. Этой креатуре Конвента суждено было скоро приобрести главенство над ним и сделаться, как удачно выразился один французский историк, «диктатурой о девяти головах».

Но нужно было время на то, чтобы новая власть заявила о себе, а борьба партий между тем обострялась все более и более. 15 апреля город Лион потребовал разрешения на производство следствия над муниципалитетом, назначенным уполномоченными якобинцев. Отклонение этого требования послужило сигналом для междоусобной войны. 26 мая «секции» города восстали против мэра. В то же время в Париже и Конвенте происходили все более и более шумные сцены, и 31-го числа восстали также и секции столицы, но уже против жирондистов. После двухдневной борьбы на улицах и в стенах законодательного корпуса Конвент издал декрет об аресте тридцати двух членов партии в их квартирах. Таким образом 2 июня 1793 года пали жирондисты; но за их падением вспыхнуло по всей Франции восстание их сторонников. Марсель, Тулон, Бордо и Лион – все объявили себя противниками Конвента, в том же направлении начались народные движения в Нормандии и Бретани. Однако в западных провинциях эти попытки сопротивления среди республиканцев были скованы близостью места восстания роялистов в соседней с ними Вандее. Они должны были учитывать, что вооруженная оппозиция Конвенту, хотя и упавшему в их мнении после событий 2 июня, была бы равносильна союзу с роялистами. Подобным же образом и в Бордо волнения, хотя и продолжавшиеся в течение нескольких недель, не выразились в энергичных действиях. Орудием борьбы было здесь слово, а не оружие, и жирондисты должны были бежать из того самого департамента, от которого получили свое имя.

На востоке и юге дела приняли гораздо более угрожающий оборот. Восстание секций в Лионе сопровождалось кровавыми стычками на улицах 29 мая, и восторжествовавшая партия после событий 2 июня отказалась признавать Конвент. Последний пытался мирным путем опять подчинить себе этот город, но предложения его были отвергнуты. Вождь якобинской партии был торжественно предан суду и казнен; вслед за тем быстро сформировалась департаментская партия. Лионцы перехватили при этом обоз припасов, предназначавшихся для Альпийской армии. 12 июля Конвент издал декрет об усмирении Лиона силой и в конце месяца обложил этот город войсками. Но сопротивление было так сильно и оборона так хорошо организована, что осада затянулась, между тем южные департаменты вообще отказались признавать власть центрального правительства. Два приморских города, Марсель и Тулон, вошли в сношения с лордом Худом, командовавшим британским флотом, который прибыл к берегам Прованса в середине августа 1793 года. Партия Конвента, которой благоприятствовал недостаток энергии, характеризовавший большую часть мер его противников, овладела Марселем, прежде чем измена успела дать какие-либо плоды; но в Тулоне, долго терпевшем насилие якобинского муниципалитета, реакция ударилась в противоположную крайность. Движение, начавшееся из-за чувства справедливого отвращения к ходу дел в Париже и к образу действий господствовавшей партии в самом городе, неожиданно завело его подстрекателей дальше, чем они намеревались идти. В итоге они оказались в положении, отступление от которого, при решительном настроении столицы, было бы опасно. Так как Тулон долгое время был тесно связан с флотом как один из главных военных портов королевства, то среди значительной части его населения неизбежно должно было укорениться чувство преданности монархии. Покорный ходу событий до тех пор, пока во Франции сохранялся хоть какой-нибудь призрак правительства, город этот теперь, при разрушении гражданского порядка, счел для себя возможным избрать свой собственный путь.