Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору - Игорь Симбирцев Страница 24

Кроме Европы, щупальца советской разведки уже дотягивались и до США, и до Южной Америки, и до Японии, и до самых дальних уголков Южной Азии. Именно на 20-е годы приходится известная эпопея с тайной миссией Якова Блюмкина в горный Тибет, которая сейчас обросла мистическим налетом и цели которой до конца не прояснены. То ли Блюмкин в 1927 году готовил покушение на далай-ламу, то ли по заданию руководства ГПУ искал мистическую страну Шамбалу, которую позднее искала в тех же краях спецгруппа разведки гитлеровского рейха. Операцию эту пропагандировал главный мистик и оккультист Советской России 20 – 30-х годов профессор Александр Барченко. Этот человек еще в дореволюционной России был увлечен поисками секретов цивилизаций прошлого и тайных обществ Средневековья, а в годы советской власти ему удалось к поискам мифических Шамбалы или Гипербореи привлечь и ГПУ.

К советским органам госбезопасности Барченко еще в 1923 году пробился через своего друга-чекиста Владимирова (позднее расстрелянного по обвинению в троцкизме); увлеченный экзотическими идеями Барченко чекист познакомил профессора с Блюмкиным и Аграновым, а позднее и с самим Дзержинским. Барченко заразил своим увлечением главу Спецотдела ГПУ Глеба Бокия, который в 20-х годах помимо прямых обязанностей по шифровке и организации прослушки (для сбора компромата на советскую элиту) организовывал странные оккультные изыскания чекистов. Так долго разрабатывалась ГПУ экзотическая секта раскольников из так называемых «странников», поскольку в спецотделе Бокия полагали, что они имеют тайные связи с Тибетом. Бокий даже додумался доставить в свой отдел на Лубянке какого-то шамана из северного племени саамов по имени Иван, который брякал своими погремушками и пытался разглядывать будущее в тарелках, пока не умер у чекистов при фактически домашнем заточении. Эту странную акцию тоже санкционировал лично Бокий, на которого идеи профессора Барченко оказали в ГПУ самое большое влияние.

Именно Барченко был инициатором таинственной командировки Блюмкина в Тибет. Кто-то считает Александра Барченко ловким шарлатаном и авантюристом, своего рода Блюмкиным от оккультной науки, игравшим с ГПУ в свою игру, кто-то видит в нем непонятого пророка, в любом случае советская госбезопасность точку в этих отношениях поставила расстрелом Барченко в 1938 году, в период больших репрессий.

Руководивший тогда тайной работой советской разведки в Китае, Тибете и Монголии Яков Блюмкин заслуживает особого внимания, поскольку именно его деятельность во внешней разведке ГПУ 20-х годов стала наиболее показательной, как и вся судьба этого нестандартного чекиста показательна для этого первого поколения чекистов 20 – 30-х годов. Этот человек одновременно поражал окружающих своей яркой личностью и отпугивал их своим диковатым характером авантюриста. Он мог заступиться в 1920 году за Сергея Есенина, другом которого являлся, лично дав за него поручение, когда ЧК в очередной раз арестовала вольнодумного поэта за антисоветские высказывания в ресторане «Домино». И он же Есенину предлагал пойти с ним в ЧК и посмотреть, как там в подвале расстреливают контру, да и в причастности к гибели самого поэта подозревают того же Блюмкина.

Блюмкин дружил с множеством деятелей культуры, особенно с поэтами. Маяковский ласково называл его своим другом Блюмочкой, и его же подозревают в вербовках этих поэтов в стукачи ГПУ. Мандельштам через видного большевика Раскольникова жаловался даже Дзержинскому, что его подчиненный в ГПУ своими загулами и пугающими поэтов рассказами о расстрелах на Лубянке порочит звание чекиста, но и эта жалоба закончилась для Блюмкина ничем. Да и в воспоминаниях друзей Блюмкина из литературного лагеря встает образ очень нестандартного чекиста и странного человека. Так, по воспоминаниям поэта Мариенгофа, Блюмкин все время боялся покушения преданных им когда-то эсеров, бегал по московским улицам от милицейских патрулей (имея чекистский мандат в кармане), пьяным в ресторане грозил случайным людям револьвером, а когда Есенин отобрал у него оружие, то с пьяными слезами молил поэта: «Сережа, отдай, я ж без револьвера как без сердца».