Величие и печаль мадемуазель Коко - Катрин Шанель Страница 24

Между ними все так же было не все гладко. О, конечно, в «Ла Паузе» атмосфера была привольней, чем в Итон-Холле. Но именно здесь противоречия между ними стали более явными. Чаще, чем звуки поцелуев и любовное воркование, слышались ссоры, и пару раз, как мне показалось, прозвучала и пощечина.

— Между вами не все гладко? — Я нарушила когда-то данное себе обещание не вмешиваться в личную жизнь матери и немедленно поплатилась за это.

— Ты полагаешь, это твое дело? — холодно спросила она.

Она была не в духе — накануне Вендор отчалил, и тут же досужие сплетники донесли до нее слушок насчет какого-то интимного ужина в Монако. Все же Шанель сделала над собой усилие.

— Наши отношения длятся уже пять лет. Мы перешли Рубикон. Мы должны пожениться или расстаться. В этом все дело.

— Это возможно? Ваша свадьба? — удивилась я.

— А почему нет? — снова ощетинилась Шанель.

Я подумала. Нет, препятствий к этому браку не было. Герцог Виндзорский мог жениться, на ком ему было угодно, махнув рукой на правила уходящего уже времени. Было бы желание! Но если было и желание, и возможность, тогда что мешало им?

Ответ был очевиден, менее наивная и более искушенная в жизни девушка могла бы догадаться сама. Увы, мне, чтобы получить весь объем информации, пришлось прибегнуть к недостойному поступку. Я подслушала. Но я не хотела этого делать, и только нежелание обнаружить свое присутствие заставляло меня слушать дальше.

— Ты же знаешь, darling, мне нужен наследник, — нежно выговаривал матери герцог. — Ты прекрасна, весела, ты внушаешь мне жизнелюбие, но время летит быстро, старость не за горами. Кому я передам свое имя и состояние? У меня есть две дочери, которые отдадут мои деньги чужому человеку взамен на его имя. Сомнительная сделка!

Я застыла от ужаса на скамье под оливой, где до сумерек просидела со свежим «Вестником психиатрии» в руках. Вечер был знойный, но теперь я почувствовала, что озябла.

— …если бы несчастный мальчик не умер от приступа аппендицита… Его смерть оставила зияющую дыру в моей душе. Я не могу спокойно смотреть на детей, любой крестьянин, одаренный многочисленным потомством, счастливее меня. Подари мне сына, мадемуазель Габриэль, и я буду всю жизнь у твоих ног.

Я знала, что герцог просит невозможного. Она потеряла ребенка от Боя, и вердикт врачей был неутешительным. Шанель больше никогда не почувствует себя матерью. Все кончено. Она знала это наверняка, значит, обманула его.

— Надежду, хотя бы тень надежды… Ты ведь не была невинной институткой, когда я встретил тебя. В твоем прошлом были… эпизоды? Поверь, мне нужно об этом знать.

Мои ноги ушли глубоко в землю. Из ключиц прорастали ветви. В кроне пел соловей. Сейчас Шанель скажет, что я — ее дочь. Живая, несомненная, лучшее доказательство ее женской состоятельности.

— Да. У меня был… эпизод. Но его отец погиб, когда я была на четвертом месяце. Из-за потрясения я потеряла ребенка.

Соловей улетел. Оливки засохли. Гусеницы съели листву, кроты подточили корни. Из меня получилось плохое, чахлое дерево.

— Я не знаю, что предпринять. Ты украшаешь мою жизнь, открываешь для меня заново мир, ты существо одного со мной порядка. Но есть долг, которому я обязан подчиниться.

Он молчал. И Шанель молчала тоже. Она предала меня снова. Потому что признание могло выдать ее возраст? Или она привыкла не считать меня своей дочерью?

Они уходили, их тихие голоса удалялись. Совсем стемнело. Я наконец почувствовала духоту и увидела всполохи зарниц над морем. Море было совершенно черное, бурное. Приближалась гроза. Рванул шквалистый ветер, и я поспешила в дом, где прислуга срочно запирала все окна.

Быть может, это была самая странная ночь в моей жизни. Мать пришла в мою комнату, хотя я не кричала, не рыдала и даже не особенно хотела ее видеть. Я читала и удивилась ее приходу. Похожая на мальчика-школьника в своей простой белой пижаме, она влезла ко мне на кровать. За окном бушевала непогода, стонали оливы под ураганным ветром и дождь стучался в окна.

— Мне нужно поговорить с тобой, Вороненок.

Она передала мне весь разговор, прибавив то, чего она не могла или не хотела сказать герцогу.

— Я и в мыслях не имела выходить за него замуж. Не подозревала, что это возможно. Но когда он развелся… Когда доказал свою преданность мне… Я дразнила себя надеждой, вознеслась в своих мечтах слишком высоко. Теперь мне будет очень больно падать.

На секунду мне показалось, что она попросит у меня поговорить с герцогом. Признаться ему в том, в чем не могла признаться она сама.

— Я не могу выносить ребенка для герцога. Но это можешь сделать ты.

Я смотрела на нее, не понимая. Мне показалось, она вновь ревнует, подозревая меня в любовной интрижке с герцогом. Но она вскинула руки, словно защищаясь.

— Это ведь все равно был бы мой ребенок, как ты, Вороненок, — навсегда мое дитя. Такой невинный обман, но он принес бы радость всем нам. Я могла бы стать герцогиней Вестминстерской. Герцог обрел был долгожданного наследника. А малыш получил бы титул и состояние…

— А я? — вырвалось у меня против воли.

Шанель посмотрела на меня с удивлением. Так и есть! Она не принимала меня всерьез. Я была всего лишь инструментом для осуществления ее идей. И не очень хорошим инструментом. Инструментом, который смел иметь собственное мнение.

— Что получу я? — уточнила я свой вопрос. — Я не стану герцогиней. Не стану матерью, потому что мой ребенок будет расти в Итон-Холле. Не получу титула и денег, потому что я тебе не дочь, а всего лишь племянница.

— Если дело в деньгах, — пробормотала Шанель.

Все было бесполезно. Она не понимала даже того, как глубоко обидела меня.

— Нет, не в деньгах, — сказала я. Взбила подушку повыше, села в кровати, протянула руку к ночному столику, где лежала коробочка с сигаретами и спички. Закурила, почувствовала приятное головокружение. Я курила редко в последнее время и надеялась вовсе оставить эту привычку. — Но как ты собираешься преподнести герцогу эту подмену?

— Он ничего не узнает, — убедительно заверила меня Шанель. — Я буду имитировать беременность… Ты скроешься на другой половине дома… А потом, когда твое время придет… Я рожу ребенка.

— Вот почему в спальнях рожавших королев присутствовали все придворные.

— В самом деле? Но зачем? — изумилась Шанель.

— А затем. — Я поискала глазами пепельницу, не нашла ее, и стряхнула пепел прямо на паркет, зная, что мать этого терпеть не может. — Затем, чтобы исключить риск подмены наследника.

— Какой варварский обычай! Ты не придумала это, Вороненок?

В ответ я перевернула книгу корешком вниз, нашла нужную страницу и с удовольствием прочитала:

— «Когда Королева-Вдова пришла в комнату, она стала рядом с кроватью, после этого все встали у часов. В комнате находились лорд-канцлер, лорд — хранитель печати, два чэмберлена, лорд-президент, лорд Мидлтон, лорд Крэвен, лорд Хантингдон, лорд Повис, лорд Дувер, лорд Питербург, лорд Мелфорд, лорд Дартмаут, сэр Джон Фенели, лорд Престон, сир Николас Батлер, герцог Бофор, лорд Беркли, лорд Мёррей, лорд Кастлмэйн; эти были из Совета; а что касается других, то присутствовали лорд Февешэм, лорд Эррэн, сэр Фокс и мистер Гриффин, позади пажей с черной лестницы и священников. Женщинами, которые присутствовали там, были: леди Питербург, леди Беллэсис, леди Эррэн, леди Тирконнель, леди Роскоммон, леди София Беркли, леди Фингал, мадам Мазарин, мадам Буиллон, леди Повис, леди Стриклэнд, леди Крэвен, миссис Крэн, две португальские королевы-вдовы, миссис Бромлей, миссис Доусон, миссис Уолгрэйв, леди Уэнтворт и миссис Ферэйт. Все они стояли так близко, как могли».