Сталинградская страда. «Ни шагу назад!» - Владимир Першанин Страница 24

Шли до позднего вечера, и весь день впереди гремел бой. Лишь поздним вечером наступила тишина. За первый день мы продвинулись в глубь немецкой обороны на тридцать километров.

На следующий день на пути наступающих войск встала очередная водная преграда — речка Пилица. Отступая, немцы взорвали мост. Часть пехоты с ходу форсировала речку, а танки уходили под защиту деревьев и в ложбины. Увидев, что пехотинцы отрезаны от основных сил, немцы открыли сильный огонь из орудий и минометов по прорвавшейся вперед пехоте и по танкам, укрывшимся на нашем берегу.

На этом участке создалась сложная обстановка. Если не навести срочную переправу, снаряды и мины выбьют бойцов на плацдарме, да и танковая часть тоже стала нести потери — слишком плотный был огонь. Редкий лес защищал от снарядов слабо. Еще час-два такого огня, и немцы перейдут в контратаку.

Наш взвод насчитывал всего восемнадцать человек. На речку, еще недавно покрытую льдом, было страшно смотреть. Вода бурлила, поднималась фонтанами от взрывов, плыли обломки льда, срезанные деревья и ветки. От немецкого моста остались лишь торчавшие сваи, расщепленные, покосившиеся. Мы пробирались к воде, нагруженные снаряжением, металлическими скобами (и, конечно, с оружием). Нас поддерживала пехота, переправившаяся на правый берег.

Начали работу в одних гимнастерках, сбросив все лишнее, кроме автоматов за спиной. От пуль нас частично спасал крутой западный берег. Спешно валили и обтесывали сосны, готовя заранее прогоны и настил. Часть саперов подпилили по одному уровню сваи, и мы спешно стали наводить переправу. Хотя работали без остановок, нас понукали два офицера: полковник и майор.

Подбежал, сбрасывая с себя накидку, кто-то из командиров. Это оказался командарм 4-й танковой армии генерал Лелюшенко. Для постройки такого моста требовался не взвод, а минимум рота. Увидев обессилевших, падающих от усталости саперов, он резко приказал нашим «погонялам»:

— Чего вы смотрите? Видите, саперы падают. Берите и носите бревна.

Не знаю, какие посты занимали полковник и майор, но они резво включились в работу, забыв про свои большие звезды. Тем более, на берегу, не обращая внимания на пули, стоял Лелюшенко и лично руководил наведением переправы.

Едва прогоны коснулись западного берега реки, генерал, не дожидаясь, когда на них ляжет настил, побежал к танкам. И вот уже первая машина на малом ходу прошла через мост, за ней пошли другие. Мы буквально на бегу укладывали остатки настила, едва уворачиваясь от гусениц танков.

Все. Работа закончена. Танки и пехота двигалась вперед. На дороге остановился «виллис» с нашим комбатом. Командир взвода попытался доложить, но комбат, отмахнувшись, поблагодарил нас:

— Молодцы, ребята!

Ордена и медали нам вручали очень редко. Ну, что же, спасибо и за благодарность. Как говорится, не за ордена воюем. Нас довезли на грузовике до села, где после ужина и ста граммов «наркомовских» впервые за месяц пребывания на Сандомирском плацдарме спали в теплом доме.

На следующий день мы участвовали в атаке. Запомнился сильный орудийный огонь, который вели немцы, и налет бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Дорога превратилась в кладбище разбитой техники и повозок. Гибли и получали ранения многие бойцы. Хоть мы и наступали на всех фронтах, но немцы оборонялись отчаянно. Продолжая преследовать отступающего врага, приблизились к реке Варта. Снова бомбежка и артиллерийский обстрел. «Юнкерсы» и «Мессершмитты» снижались до бреющего полета, расстреливая все живое. Наших самолетов почему-то не было. Когда немцы улетели, ударили «катюши», заставив замолчать артиллерию врага.

В этот день мне запомнился случай, который покажется кому-то невероятным. Нашу автомашину с остатками взвода какой-то полковник послал в разведку. Проехали деревню, лесок. Вдруг сразу у нескольких бойцов, сидевших по левому борту машины, побежали огоньки на верхушках шапок, некоторые загорелись.

Пулемет из засады бил, завысив прицел. Зажигательные пули прошли по верхушкам шапок. Если бы сантиметра на три-четыре ниже, пробило бы головы. Бойцам повезло. Шофер резко затормозил, а мы мгновенно спрыгнули на землю. Мы опередили пулеметчика на считаные секунды. Некоторые саперы еще не успели приземлиться, а пули уже крошили борт, кабину, задымил мотор. Обозленный тем, что не достал русских, пулеметчик с остервенением дырявил нашу полуторку. Щепки от кузова отлетали метров на пять.

Потом посыпались снаряды. Это была игра со смертью. Оставаться в кювете было нельзя, а отход к своим прикрывала сплошная стена разрывов. Наш взводный, лейтенант Головин, выбрал правильную тактику. Немцы вели огонь на упреждение, рассчитывая, что мы начнем отходить в сторону своих позиций. Но мы, пригнувшись, бежали на четвереньках по кювету в сторону занятой фрицами деревни.

Немцы потеряли нас из виду, и мы провели остаток дня в небольшой лощине, готовые обороняться в случае атаки. У некоторых бойцов не выдерживали нервы, они предлагали Головину пробираться к своим.

— Нас же все равно обнаружат!

— Обнаружат, когда начнем метаться, — выругался Головин. — Лежать и не двигаться. Если приблизятся фрицы, огонь по моей команде.

Немцы, хоть и искали нас, но бродить по открытой местности опасались. Одна группа двигалась в ста шагах, но слишком торопилась. Обстреляли подозрительные места, однако в нашу сторону не пошли. Большое дело, когда командир решительный, сумевший наладить во взводе крепкую дисциплину. Эта дисциплина и выдержка нас спасли. Вечером мы благополучно выбрались из-под носа немцев и добрались до своих позиций.

Мы продолжали наступление. В один из январских дней, когда прочесывали лес в поисках отступавших немцев, командир роты Переверзев остановил нас возле небольшого ручья и, построив роту, объявил:

— Перед нами за ручьем лежит фашистская земля.

Никаких пограничных столбов поблизости не было. Переверзев держал в руках карту, по которой определил, что мы вступили на землю Германии. К вечеру вышли к городу Опель. На его юго-восточной окраине лежал в развалинах автомобильный завод, город был тоже основательно разрушен.

За весь день, пока мы шагали, не встретили ни одной живой души. Ни в городе, ни в деревнях. Все оставалось на своих местах: скот, одежда, мебель, продукты. Но людей не было. Напуганные пропагандой о том, что Красная Армия сразу начнет мстить, гражданское население бросало все и убегало на запад.

Наш саперный батальон двигался вместе с частями 6-й гвардейской дивизии. И чем ближе к Одеру, тем ожесточеннее становилось сопротивление. Активно действовала немецкая авиация, хотя, судя по нашим газетам, она была уже практически полностью уничтожена.

На подступах к Одеру мое отделение попало под сильный огонь. Бойцы бросились под защиту единственной уцелевшей стены каменного дома. Огонь шел такой, что никто не хотел вставать. Стена казалась единственной защитой. Но я видел, что держится она слабо, и сумел поднять отделение. Мы успели отбежать метров тридцать. Снаряд ударил в основание, и стена рухнула. Если бы мы промедлили еще несколько минут, то все бы остались под грудой кирпича.