Россия и Франция. От Петра Великого до Ленина - Элен Каррер д'Анкосс Страница 24

Очень часто ответственность за раздел Польши возлагают на императрицу России. Но кропотливая работа историков, таких, как поляк Валишевский, скорректировала эти обвинения, исходящие прежде всего от французов. Валишевский приписывает эту инициативу Австрии, и, возможно, будет еще точнее написать: Австрии и Пруссии. Фридрих II направил Екатерине в 1768 году проект раздела Польши, подготовленный графом Линаром. Тогда русская императрица отнеслась к нему совсем неблагосклонно, поскольку Россия господствовала над Польшей, посадив на ее трон своего короля. Екатерина понимает суть предложения Фридриха II – желание разделить с ней контроль над Польшей. В то же время король Пруссии говорит на эту тему с Иосифом II, который управляет страной совместно с матерью и которому не терпится начать собственную игру. Внешняя политика кажется ему прекрасной сферой для самореализации, и будущий суверен внимательно прислушивается к словам прусского короля. Несмотря на то что Мария-Терезия относится к идее раздела сдержанно, Австрия пользуется внутренними трудностями в Польше, чтобы войти в нее. Она последовательно занимает и аннексирует Спиш, Новы-Тарг и Новы-Сонц. Тогда Фридрих II обращается к России, говоря, что если та не согласится на раздел, Австрия продолжит захваты территорий, за которыми последует русско-австрийский конфликт. В июне 1771 года Екатерина соглашается с идеей раздела, а несколько месяцев спустя Мария-Терезия, старавшаяся своими долгими колебаниями придать операции более достойный вид, также присоединяется к проекту. Договор о разделе Польши подписан в Санкт-Петербурге 25 июля 1772 года. Фридриху II достается Восточная Пруссия, о которой он давно мечтал, за исключением Данцига и Торуни, то есть 5 % польской территории с населением 580 000 жителей. Россия получает Белоруссию до Днепра и Двины, Полоцк, Витебск, польскую Ливонию и закрепляет свой контроль над Курляндией. Эти территории уже принадлежали ей до их завоевания Литвой. Ее приобретения составили 12,7 % территории и 1 300 000 жителей. Австрия же, невзирая на вялые протесты Марии-Терезии, выкроила для себя львиную долю страны с Галицией, частью Западной Подолии и южной частью Малой Польши, в общей сложности 11,8 % территории и 2 130 000 новых подданных. От этого раздела Польша потеряла около трети земель и столько же населения.

Раздел ошарашил Европу, но реагировала она осторожно, лишь Испания выразила неодобрение открыто. Франция повела себя сдержанно. Король Польши призывал ее протестовать, поддержать его, но уход Шуазёля уже изменил французскую политику. Граф де Брольи, бывший ранее решительным противником всякого примирения с Россией, задумался. Он отстаивал перед королем мнение, что прежняя откровенная непримиримость в отношении Петербурга лишь способствовала успехам России и в итоге изоляции Франции. Людовик XV решил последовать советам своего министра об умеренности и отправил в Санкт-Петербург Франсуа-Мишеля Дюрана де Дистроффа с задачей разрядить напряженность в отношениях двух стран. Да, посланец короля сожалел о произошедшем в Польше, убеждая Екатерину, что раздел прежде всего на руку Фридриху II. Но ради примирения с Екатериной он объявил ей, что король наконец согласен признать ее императорский титул. Старая склока из-за него со времен Петра Великого отравляла франко-русские отношения и показывала Петербургу, насколько мало король Франции уважает эту страну. Когда Екатерина заняла трон, французский посол заявил, что Франция готова признать ее власть в обмен на «уверительную грамоту» (reversale) – гарантию от России, что она не будет стремиться к смене протокольного старшинства, определяющего иерархию европейских стран, в которой главенствовала Франция, а России отводилось место в последних рядах. Екатерина отказалась выдать такую грамоту, закреплявшую за ее страной низший статус, и вопрос остался открытым, несмотря на то что российская монархиня прямо требовала признать за ней императорский титул, унаследованный от Петра Великого. В 1773 году позиция Франции стала более гибкой, Франция признавала за Екатериной императорский титул, но только на латыни. Екатерина смирилась с этим. Ее место на международной арене, столь прочное после побед в Турции и раздела Польши, свидетельствовало, что российская держава существует, вопреки французскому протокольному крючкотворству. В итоге во франко-российских отношениях произошла некоторая разрядка.

Французский посланник Дюран де Дистрофф воспользовался этим, чтобы урегулировать более мелкие конфликты, также омрачающие отношения двух стран. Около двадцати французских офицеров, сражавшихся на стороне конфедератов, попали в русский плен. Дюран попросил их освобождения, к его усилиям присоединился д'Аламбер, стремящийся помочь своим соотечественникам. Голос д'Аламбера, уважаемый императрицей, безусловно помог убедить ее сделать подобный жест, который упрочил позиции французского посланника в Петербурге.

Этот небольшой успех Франции не мог скрыть того, что в польских делах ей не удалось сыграть никакой роли, даже малой, именно такой вывод и извлек граф де Брольи. Но не приобщенная к разделу Польши Франция не желала смириться со своим отстранением от участия в событиях, которые изменяли политическую обстановку в Европе, и надеялась, что русско-турецкий конфликт, продолжающийся, несмотря на крымское урегулирование, даст ей для этого возможность. Турция выдыхалась, и Франция, подтолкнувшая свою старую союзницу к вступлению в этот конфликт, считала, что способна оказать ей помощь на дипломатическом фронте. Россия выдвигала два требования: сохранение за Крымом независимого статуса, который она дала ей по окончании войны, и гарантий свободной торговли в Черном море. Мирные переговоры начинаются в Фокшанах в Молдавии, а затем после провала – камнем преткновения послужил Крым – продолжаются в Будапеште. Два года бесплодных дискуссий не мешают возобновлению военных действий на Балканах. Людовик XV воспользуется этим, чтобы предложить свое посредничество. Он тем более склонен играть эту роль, потому что с 1773 года знает о крайне серьезных внутренних проблемах у Екатерины. Казацкий атаман Пугачев взбунтовал степные регионы, провозгласив себя настоящим Петром III, мужем Екатерины, которого объявили погибшим в пьяной драке в 1762 году. Пугачев заявляет: «Я – Петр III, а вместо меня был убит простой солдат, все это время я был в Польше, Египте, Константинополе». Его слова облетают всю степь, поднимают казацкое население, а также проживающие там нерусские народы. «Настоящий царь», требующий свой трон у узурпатора, – не новинка в России. Этот миф присутствовал в русской истории со времен Смуты, с ее чередой Лжедмитриев, и встретил горячий отклик в степных краях, где казаки образовали особое сословие, требующее независимости от государства и всегда готовое к восстанию. Пугачев сразу же организовал свой двор, систему власти и готовился идти на столицу. Дюран де Дистрофф, описывающий эти события своему министру, без сомнений объясняет, что они представляют угрозу для императрицы, все еще отмеченной клеймом узурпаторства. Чтобы восстановить порядок в степных областях, помешать Пугачеву идти со своими войсками на столицу (вполне реальный план), требовались очень серьезные военные средства, в то время находящиеся на турецком фронте.

Кроме того, положение Екатерины осложняется новым кризисом, который на руку Франции, так как ослабляет Россию: речь идет о шведском кризисе, вызванном Густавом III. Молодой король близок к Франции. Он посетил ее, был принят королем, он приветствуется энциклопедистами, приглашается во все салоны и договаривается с Людовиком XV об ограничении места России в Европе. Екатерина II скажет о Густаве III: «Он – француз с ног до головы». Определение верно. Густав считает Россию своим исконным врагом и является весомым противником Северной системы. В ходе своего путешествия во Францию он подписывает в 1771 году секретное соглашение с Людовиком XV, обязуясь вытеснить Россию из Швеции – в этих целях ему обещана крупная финансовая помощь, – и готовит конституционную реформу, отменяющую Конституцию 1720 года, гарантом которой выступала Россия. Петр Великий включил эту гарантию в русско-шведский договор 1721 года. Реформа готовилась в секрете при поддержке Франции. Ее сильная сторона – обеспечение стабильной власти для короля, но прежде всего это вызов, брошенный России. Констатируя критичность положения Екатерины II в 1772 году – ввиду раздела Польши и войны в Турции, – Густав III заключил, что если она и сможет вдобавок воевать со Швецией, то с большим трудом. Поэтому он осуществил свой конституционный переворот в августе 1772 года. Екатерина II не спешила реагировать: она не могла, не подвергая себя опасности, открыть третий фронт и к тому же опасалась, как бы ее реакция не привела к заключению турецко-шведского союза против нее. Она предпочла действовать осторожно, ограничившись отправкой войск в Финляндию. Фридрих II, взбешенный сдержанностью России, рвал и метал, угрожал Густаву III при поддержке короля Дании, который, как и он, хотел подтолкнуть Екатерину к решительным мерам. Но та продолжала бездействовать, внешне готовая склонить голову перед шведским вызовом. Людовик XV дал понять, что в случае русского вторжения Франция не сможет пассивно наблюдать агрессию против короля, поддержанного ее народом, и соответственно придет ему на помощь. К тому же Екатерина испытывала к Густаву III симпатию, о чем свидетельствует их переписка на безупречном французском. В итоге Екатерина смирилась с конституционным переворотом Густава III, политической независимостью Швеции и концом русского влияния в этой стране. Для Франции, потерпевшей серьезные поражения в Польше и Турции, «шведское дело» стало неоспоримой победой.