Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны - Александр Во Страница 24

Решение продолжить карьеру пианиста, несмотря на потерю правой руки, Пауль принял еще в первые дни плена, задолго до того, как попал в госпиталь в Омске. Альтернативой успеху было не поражение, а смерть; и хотя мать и сестры с тревогой выискивали в письмах из России намеки, что он может замышлять самоубийство, травма, напротив, даже утвердила его в намерении вернуться на родину и возобновить концертную карьеру. Отец учил его бороться со страхом и презирать жалость к себе, а эти уроки он выучил наизусть. Усилием воли он учился не обращать внимания на серьезность своего состояния и отвергать, часто довольно грубо, сочувствие друзей и исполненные благих намерений предложения помощи. Если он когда-либо и боялся будущего — стать пианистом с пятью пальцами, он по крайней мере наслаждался возможностью взглянуть страху в лицо. Его способы испытать себя часто обескураживали друзей. Он изумлял их, заплывая далеко в море — это с одной-то рукой, — гуляя в шторм по краю огромных утесов Дувра или балансируя на железных рельсах, пересекающих болота Саутволда. Секретарша однажды вскрикнула, когда вошла в его нью-йоркскую квартиру и увидела, как он ходит по узким перилам балкона в 60 метрах над бетонной дорогой.

Конечно, были и другие эталоны, помимо отца, чей пример вдохновил Пауля продолжить игру на фортепиано. Одним был слепой учитель Йозеф Лабор, другим — граф Геза Зичи. Хотя Пауль еще не познакомился с этим эксцентричным и полным энтузиазма венгерским аристократом, он знал о его репутации. Листа поразило, как Зичи играет одной рукой; точно так же восхищался и критик Эдуард Ганслик, назвавший его в венской прессе «величайшим чудом современности за фортепиано» ^[131]. В 1914 году Зичи, тронутый тяжелой участью огромного количества инвалидов, вернувшись с фронта, написал книгу по самопомощи с фотографиями: как есть рака зубами, как давить, а не резать мясо, как мыть единственную руку, натирая ее мылом под подбородком, как снимать и надевать портки. «Нужно уметь надевать подштанники самому, — поучал он. — Унизительно просить помощи у кого-либо еще» ^[132]. Руководство Зичи предваряло предисловие доктора Эйсельсберга, хирурга, безуспешно оперировавшего опухоль Карла в ноябре 1912 года. «Эта книга поможет ампутанту, — писал Эйсельсберг, — и покажет ему, что при наличии железной воли даже ужасную потерю руки можно перенести гораздо легче» ^[133]. В мае 1915 года граф дал фортепианный концерт в Берлине перед публикой, состоявшей полностью из одноруких солдат. Пауль ничего об этом не знал, но ему прислали книгу Зичи в Россию, и когда они наконец встретились, Пауля, язвительно отзывавшегося о манере исполнения графа, вдохновили его энергия и энтузиазм.

Главным источником вдохновения для Пауля в самые мрачные часы плена был Леопольд Годовский, виртуоз из Литвы. Считалось, что у него лучшая техника из всех живших тогда пианистов.

Годовский произвел сенсацию венским дебютом в 1904 году, сыграв собственную блестящую версию вальса Штрауса «Голубой Дунай», а также несколько этюдов Шопена, великолепно переработанных для левой руки. Похоже, Пауль побывал на том концерте. А если и нет, то определенно слышал о нем. «Уверяю тебя, я — главная тема в Вене, — писал Годовский другу. — Обо мне пишут во Freie Presse, самой важной австрийской ежедневной газете. Критик, как мне сказали, — ужас всей Вены. Все мои друзья ликуют от его рецензии, они говорят, что благодаря ей мое имя здесь упрочится» ^[134].

Годовского приглашали в Вену много раз, и в начале 1909 года он занял престижный пост директора фортепианной школы Императорской академии музыки с самой высокой ставкой для учителя музыки во всей Европе. Неоднозначные переложения Годовским этюдов Шопена для левой руки публиковались в 1894–1914 годах. Пауль не видел их до войны, но знал о них и, поправляясь в омском госпитале, однажды аккуратно изобразил углем на пустом ящике фортепианную клавиатуру и впервые попробовал угадать, как Годовскому удалось переложить для одной руки бурный «революционный» этюд Шопена.